Глава 10
Нужный момент
Вот вам еще одна старая шутка. В ней, на мой взгляд, показана суть комедии и даже, может быть, самой жизни. Попросите кого-нибудь спросить вас, что делает комика великим, и, когда человек начнет повторять ваш вопрос, крикните: «НУЖНЫЙ МОМЕНТ!»
Чувство нужного момента – врожденное. Если в вас его нет, вам не повезло. Если оно у вас есть, все остальное придет само. По каким-то причинам в моей жизни всегда все происходило в самый нужный момент.
В конце 1977-го мне позвонили, и этот звонок изменил всю мою жизнь. Мне звонил человек по имени Эд Литтл, управляющий Mutual Broadcasting System. Эд был велик, как сама жизнь: 250 фунтов веселья и исключительный талант продавца.
Если вы видели его в действии, то сразу становилось ясно, почему ему сопутствует такой успех. Однажды я видел его за работой. Эл продавал площади под рекламу на футбольном матче в университете Нотр-Дам. Три четверти площадей было продано, осталась последняя четверть. И вот он звонит главе одной пивоваренной компании, требует его к телефону и с возмущением спрашивает:
«Почему вы мне не перезвонили?»
«В каком смысле? – не понимает глава компании. – Я не получал сообщения о вашем звонке». (Естественно, не получал, поскольку Эд ему не звонил.)
«О, боже, боже, боже! – стонет Эд. – Я специально оставил для вас последнюю четверть рекламных площадей на футболе в Нотр-Дам. А вы мне не перезвонили! А теперь она занята!»
«Погодите, Эд, – начинает нервничать глава компании. – Вы же хотели предложить ее мне. У меня есть право на эту последнюю четверть! Вы же звонили мне и оставляли сообщение! Так нечестно, Эд!»
«Ну, я не знаю, что теперь делать».
«Вы можете все переиграть?»
«Не знаю. Это будет трудно. Но я могу попытаться…»
Как гласит пословица, Эд мог продать кондиционеры на Аляске. А если и Эд не смог бы, то уж точно этого не смог бы сделать никто. Поэтому в конце 1977 года Эд Литтл задумался о будущем рекламы на длинных волнах: он понимал, что ей скоро придет конец.
Верх неумолимо брал FM-диапазон. В этом диапазоне чистота приема была лучше, и ясно, что вскоре люди откажутся слушать музыку на длинных волнах. Станциям, работающим на длинных волнах, с каждым днем будет все труднее продавать рекламное время, и не за горами день, когда это станет попросту невозможно. Эд осознал, что радио на длинных волнах должно измениться в корне. И увидел во мне импульс к этому изменению. Он спросил, интересует ли меня место ведущего в первом национальном ток-шоу на радио.
Mutual Broadcasting System я знал с самого детства. «Одинокий Рейнджер». «Тень». В 1930-е и 1940-е радиосеть MBS была объединением независимых станций, которые запускали разнообразные шоу, с успехом конкурировавшие с программами NBC, CBS и ABC. Я помню микрофон MBS перед Франклином Делано Рузвельтом на черно-белых фото времен Великой депрессии, когда он произнес ту знаменитую фразу своей первой президентской речи: «Единственное, чего нам нужно бояться, – это самого страха».
Не знаю, предвидел ли Эд Литтл захват длинноволнового эфира правыми фанатиками вроде Раша Лимбо
[65], которые управляют им сегодня. Но он был точно уверен, что выжить длинные волны могут только за счет национальных ток-шоу. Не все были с ним согласны. Ему возражали, что то, что интересует людей в Майами, скорее всего, не будет интересовать жителей Денвера. Но Эд видел на шаг вперед. «Я считаю, что национальное ток-шоу, которое будет идти всю ночь, будет иметь успех, – сказал он, – главное, чтобы всей стране был интересен ведущий. Шоу не может быть только политическим или только развлекательным. В нем должно быть все». Вероятно, Эд знал, сколько в нашей стране людей, страдающих бессонницей. Он поинтересовался у меня, не хочу ли я попробовать вести такую программу с полуночи до пяти утра.
Момент был выбран удачнее некуда. Не знаю, согласился бы я переехать в Вашингтон, если бы мать была еще жива. Последние годы ее жизни я находился рядом с ней. А незадолго до предложения Mutual женился на Шэрон, бывшей учительнице математики. Она посчитала идею ночного шоу интересной и поддерживала меня в решении уехать из Майами. И еще я нашел хорошего агента – Боба Вульфа. Боб представлял интересы многих бейсболистов, а со временем стал работать с баскетбольной звездой Ларри Бердом. Он был гостем моей программы и предложил мне стать его клиентом. Но просто агентом Боба называть нельзя. Боб для своих клиентов был мать, отец и почти что супруг. Я разговаривал с ним каждый день, и он привел мою жизнь в норму.
Мое отношение к деньгам осталось в общем прежним. Как говорит мой друг Герби: «Люди не меняются, меняются только обстоятельства». В Майами никогда много не платили. Если бы я остался там, то, наверное, и по сей день не рассчитался бы со своими долгами. Боб решил, что в моей жизни нужны перемены. Он договорился с Mutual о более высокой зарплате для меня и передал управление моими средствами инвестиционной компании в Бостоне.
Вначале новое шоу базировалось в Майами. Джеки Глисон и Дон Шула были моими первыми гостями. В ту ночь только 28 маленьких станций по стране передавали нашу программу. В январе 1978-го еще не существовало ночных рейтингов. По крайней мере я такого не помню. Знаю только, что все пошло хорошо с самого начала. Программа была серьезной, но сама себя всерьез не воспринимала. В этом и была ее прелесть. За одну секунду настроение могло меняться – от гениальных прозрений до истерического хохота.
Ничего подобного в эфире еще не было. Были, конечно, какие-то местные диджеи со своими утренними фишками. Но не было такого сплава юмора и серьезных разговоров, а также слушателей со всех концов страны, которые могли звонить в эфир. Формат передачи оставался неизменным на протяжении многих лет. Я в течение часа задавал вопросы гостю (или гостям). Потом приглашенные отвечали на вопросы слушателей по телефону – на это отводилось два часа. А потом шли два часа свободного общения в эфире, когда каждый мог позвонить в студию с любым вопросом.
Спустя месяца два шоу переехало в Вашингтон. Был найден не только нужный момент, но и нужное место. Неизвестно, как у меня получалось, но я всегда умудрялся оказаться там, где происходило все самое интересное. Лучше всего я могу объяснить это так. Когда-то давно в Chicago Bears
[66] был замечательный игрок Дик Буткус. У него было превосходное чувство мяча. Говорили, что Буткус всегда там, где мяч. Подобное чувство есть и у меня в моей сфере деятельности.
В конце 1970-х – начале 1980-х в Вашингтоне жизнь кипела. Тогда слова «средства массовой информации» еще не приобрели столь дурную славу, как сейчас. У них было уважение общества. Расследование Вудворда и Бернстайна
[67] относительно Уотергейтского взлома всего за несколько лет до этого вынудили президента Никсона уйти в отставку. Двое репортеров стали национальными героями. Роберт Редфорд и Дастин Хоффман изобразили их в фильме «Вся президентская рать». Для журналиста в 1970-е не было места лучше, чем Вашингтон. Политики пролетали через столицу, словно здесь стоял турникет, но журналисты оставались на службе. Это были люди особой породы, практически вымершей сегодня. Им оставляли лучшие столики в ресторанах.
