II
Сейчас тоже дул юго-западный порывистый ветер, и холодные колючки снежного дождя впивались в лицо всадника. Бутырцев плотнее закутался в шинель и надвинул фуражку на самые уши. Но ветер не унимался, становился настойчивее и нахальнее. Барометр на метеостанции, что была оборудована на Павловском мысу между Севастопольской и Доковой бухтой, падал третий день подряд, что говорило о приближающейся буре. Дернул же его черт за язык, когда он предложил устраивать совещания с рассветом, чтобы подводить итоги дознаниям, которые дозорные обычно устраивали в войсках по ночам. «Надо же, в Ночной Дозор записался!» – Бутырцев даже рассмеялся этой очевидной нелепости.
Выезжая через Сапун на дорогу, стекающую со склона горы змейкой вниз, Лев Петрович обострившимся зрением посмотрел в сторону Балаклавы. Увиденное его не порадовало. От невидимого отсюда городка, спрятавшегося в узкой долине между скалистыми высотами, и до Кады-Киоя раскинулись конусы армейских палаток англичан и отчасти турок. Сейчас они выгибались ему навстречу, то тут, то там распахивая полог и трепеща полотнищами на усиливающемся ветру.
Кобыла Бутырцева уже с трудом шла против стремительного воздушного потока, который вскользь бил ей в правый бок, норовя своротить с дороги, сбросить вниз со склона. Лев Петрович припомнил простое заклинание воздуха и окутал себя вместе с животиной невидимым мешком со спокойной атмосферой. Лошадка благодарно вздохнула и пошла резвее. Маг опять посмотрел в сторону Балаклавы. И обомлел.
Всякое он повидал в своей жизни: магические битвы, закончившиеся ураганами и бурями, воронку вихря, обещавшего проглотить город, тонущий в волнах град Петра, рушившиеся скалы и взрывающуюся гору, когда верхушка новорожденного вулкана взлетает в воздух, и на ее месте в клубах пепла и дыма начинает расти огненный столб. Но такое он видел первый раз.
Со стороны Балаклавы выпорхнули и понеслись стаей белокрылых… простыней палатки с мелкими пташками – листами бумаги. За ними катились, периодически перепархивая, а то и воспаряя, предметы, совсем не склонные к полетам: бочки, тюки с сеном, оторванные ветки деревьев, обломки досок, даже камни. Вал из вещей катился по долине к северу. Наперегонки неслись, стараясь опередить друг друга, небольшой котел и барабан. Косяк кур, выметенных ураганом из непрочного сарая, летел вслед одуревшему барану, истошно кудахча. Последним из птичьего племени несло петуха. Перья хвоста кочета задирались до самой головы. Куриного предводителя крутило в воздухе, но он молчал.
Почему-то молчание петуха окончательно добило Льва Петровича. Он плотнее запахнул воздушный кокон и продолжил свой путь в Балаклаву, из которой ураган со всей очевидностью решил вымести все добро в сторону русских позиций у Чоргуни.
Ураган быстро пронесся и ушел дальше через Мекензиевы горы на север, оставив после себя недобрый ветерок. Можно было снять заклинание. Небо посветлело, солнце выглянуло в разрывы между рваными клочьями облаков. На сердце и в воздухе потеплело, лошадка перешла на рысцу. Вот уже и край лагеря, и до Балаклавы рукой подать.
Тут только Бутырцеву открылась полная картина разрушений.
Устоявших палаток практически не было. Сараи, бараки, склады стояли без крыш. Те, что уцелели. Повсюду валялись вещи, снаряжение: кастрюли и кружки перемежались тряпками, в которых с трудом угадывались одежда и белье. Врытые в землю столы были опрокинуты, нелепо уставившись в небо облепленными землей ножками, стулья громоздились кучами, будто их было решено отправить на дрова. Посреди дороги лежали туши овец – небольшую отару, которую выгнал на дорогу ураган, прибило поваленными высокими пирамидальными тополями, опрокинутыми, как неустойчивые свечи в канделябре.
Ошеломленные люди приходили в себя, пытаясь понять, где искать свой скарб и где же теперь жить.
Но налет урагана оказался всего лишь увертюрой к симфонии стихии.
Сначала с юго-запада, из-за скалистых гор, окружающих городок, вслед первому порыву надвинулись тучи. Точнее, одна большая черная сердитая донельзя ТУЧА. Подошла, ощетинилась заледеневшими змеями молний и начала бить ими по земле, бухте, горам. В сгустившейся тьме она зверствовала, освещая все вокруг, грозясь погубить огнем. Поджечь ничего не смогла и тогда обрушила на Балаклаву страшный ливень. Вода валилась вместе с небом на землю, а холодный ледяной ветер загибал потоки вдоль земли и бил этими струями все, что еще пыталось устоять. На земле воцарился сумрак. Не тот, невидимый людскому обычному глазу, а обычный. Но уж очень пакостный.
Бутырцев всерьез забеспокоился о себе и лошади. Подпер заклинанием уцелевшую стену какого-то сарая, затащил на подветренную сторону кобылу, сам привалился спиной к боку животного и выставил защитный полог в сторону ветра. Через несколько минут к нему в укрытие набилось около десятка английских солдат во главе с сержантом. «Будто овцы в кошаре, непогоду пережидаем», – подумалось Льву Петровичу.
Порыв ветра принес несколько досок и кинул их на головы людей. Обломанный занозистый край доски съездил Бутырцеву по шее и чуть не оторвал ухо. Маг плюнул на всякую маскировку и подпер еще одним заклинанием конструкцию из стены и воздушного шатра. Теперь он понимал, как погибли овцы на дороге. Буре было не трудно устроить этакое.
Но так же легко могли погибнуть люди и Иные – уж очень свирепа была стихия. Очень? Необычайно? Бутырцев ушел в себя, слушая магический фон. Он даже позволил себе по-быстрому заглянуть в Сумрак.
Сумрак кипел, яростный ураган был и в нем. Не такой страшный, как в обычном мире, но не менее разрушительный. Целых домишек среди атмосферной каши не оставалось. Громоздились скалы, угадывались фундаменты древних храмов, остатки крепостных стен давних эпох были обозначены внушительными рядами камней, стояли пеньки от бревен частокола военного лагеря. Как бы еще не римской центурии.
И ветер: кинжально острый, холодный. И вода в воздухе: забивающая легкие влагой, удушающая, холодная. В Сумраке было нехорошо. Но чьего-либо присутствия или непонятных рукотворных чудес не чувствовалось. Только привкус соли на губах.
Бутырцев поспешно вынырнул в обычный мир, оказавшись где-то под брюхом лошади, придавленный трясущимися от холода телами солдат в насквозь пропитанном водой обмундировании. С одной стороны его лягнули, с другой кто-то заехал ему локтем в бок. Похоже, что в его укрытие набились еще люди. «В тесноте, да не в обиде? Как бы не так», – решил Лев Петрович.
Он выбрался из этого клубка тел, пытающихся остаться на ногах и сохранить тепло. Вывел лошадь, мгновенно создал вокруг нее полноценный защитный кокон, вскочил в седло и медленно двинулся к домику, где остановился сэр Джеймс. Бутырцев еще ни разу не был в штаб-квартире английского объединенного Дозора, но резонно полагал, что британский первостатейный маг позаботился о крепости своего дома.
Удаляясь от спасительной стены, Бутырцев быстро вычеркнул из памяти собратьев по укрытию память о себе. Подумал, не стоит ли вообще убрать защитный полог, но решил быть великодушным. «Имеет ли Темный право побаловать себя милосердием?» – задал он себе вопрос из курса подготовки неофитов. И дал грамотный ответ: «Темный имеет право на все, что ему хочется!» Прожив более полутора веков, он до сих пор никак не мог однозначно решить: эта сентенция – глупость беспросветная или чистая правда?
