Наконец лодку закачало энергичнее, и маг понял, что Нектон дотолкал ялик к выходу из бухты.
* * *
Опытный грек правильно оценил состояние моря в эту дождливую ночь – волн на балаклавском рейде не было. Только иногда вдруг накатывала длинная мощная зыбь, которая тащила ялик вверх, потом сваливала его в яму и, тоскливо вздохнув, укатывала вдаль. Через несколько минут в темноте со стороны скал приносился стон могучего удара «Аххах!». Балаклавские скальные стены тысячи лет сносили разные удары стихий и этот пробный толчок воспринимали как дружеский шлепок, а то и ласку своего моря. Что им эта одинокая волна, когда совсем недавно они принимали на себя многотысячные туши стальных пароходов и играючи дробили их на мелкие куски? За неполных два месяца уже и царапины от этих ударов успели сгладиться. Уже и щепки тех крушений успели растащить и выкинуть на дальние берега шальные волны.
Но многое лежит сейчас на дне: корпуса, механизмы, грузы. Разбитое, искореженное, мертвое. Заносимое песком, заваливаемое камнями, которое море тихой сапой все же откусывает зубастыми волнами от самоуверенных скал.
Что он ищет среди этих обломков? Что хотел бы найти? Или не хотел…
Что найдет Нектон, что сумеет увидеть в ночной глубине? Где же он, кстати…
* * *
Бутырцев, убаюканный покачиванием колыбели-лодки, очнулся от своих грез, вылез из-под парусины, сел и осмотрелся. Не видно ни зги. Кругом были море и дождь, который заменял в этом месте не только небо, но и сам воздух. Бутырцеву незачем было открывать глаза, только воды под веки набрал. Берег угадывался саженях в семидесяти – ста по корме – хороший моряк более точно определил бы расстояние по тому, как быстро долетал до лодки звук отбитой скалами ранее подбросившей ее одиночной высокой волны. У Льва Петровича такого опыта не было, и он определился на месте, рискнув бросить взгляд сквозь Сумрак. Бывать на воде в сером мире ему приходилось всего один раз до этого – на Неве в Санкт-Петербурге. В прошлый раз он был без лодки, ему тогда стало худо, еле выплыл в реальный мир.
Этой ночью он был в лодке, что обнадеживало, но он инстинктивно ждал от сумрачного моря подвоха, поэтому вцепился в борта ялика обеими руками.
III
Все оказалось не так страшно: он был хоть и в дрянной и маленькой, с сочащимися водой щелями в низких бортах, но в лодочке. Серый мир признал его право находиться в плавающей посудине, не отнял ялик. Ночь в Сумраке была такой же дождливой, но более ветреной. Берег, как ни странно, можно было разглядеть, как правильно угадал Лев Петрович, саженях в восьмидесяти.
Волны тут же раскачали утлую скорлупку, Бутырцева замутило, и он, перегнувшись через борт, отдал местному Посейдону дань в виде содержимого желудка. Неизвестно, понравилось ли такое подношение морскому богу, скорее всего нет, ибо лодчонку еще сильнее раскачало, бросая несчастного мага от борта к борту.
Сухопутный волшебник поспешил выбраться из вдвойне неуютного Сумрака в истинный мир. Тут ничего не изменилось за несколько минут: море было спокойным, дождь – холодным, но хотя бы не несло в лицо брызги и капли.
«Где же Нектон? Сколько времени мы уже здесь?» – подумал слегка потерявшийся Бутырцев.
Как по заказу рядом с яликом вынырнул дельфин, ловко лег спиной на волны и заверещал коротким посвистыванием и сериями щелчков, перемежая их с трудом угадываемыми словами:
– Ничего… много… обломки… разные… паро… ходы… металл… гадо… сть…
Лев Петрович терпеливо собирал слова в понятные предложения, повторял осознанное вслух, получал в ответ одобрительные радостные щелчки или презрительный свист, заново разбирал слова и придавал другой смысл услышанному. Конечно, Нектон мог бы на время перекинуться в Зозимоса, чтобы нормально говорить, но это бы привело только к излишней трате сил. Не говоря о том, что в человеческом облике сильно бы замерз.
В конце концов они с дельфином сошлись, буквально сторговались на том, что на дне на глубине в добрых тридцать саженей разбросаны останки и грузы нескольких судов. Есть куски металла, однозначно принадлежавшие пароходам. Скорее всего часть из них «принцева», но твердой уверенности в этом быть не может: на глубине и днем-то темно, а ночью и подавно. Даже для дельфина. Даже для волшебного дельфина Нектона. Найти бы кусок борта с надписью «Prince», рынду с именем судна или разглядеть заводские таблички на механизмах. «А потом сравнить их с документами верфи», – ехидно додумал идею Бутырцев.
– Посмотри, нет ли чего-нибудь похожего на водолазное оборудование, – попросил Лев Петрович Нектона. Дельфин радостно кувыркнулся, мелькнув в дождливой тьме светлым брюхом, и ушел под воду.
Минут двадцать вокруг лодки Лев слышал только периодические выдохи выныривающего зверя. Они то приближались, раздаваясь у борта ялика, то удалялись, едва угадываясь.
Потом Нектон опять улегся на воде на расстоянии вытянутой руки от мага, и «беседа» человека с дельфином продолжилась. Обоих такой способ общения сильно раздражал, но приходилось терпеть.
В итоге Бутырцев понял, что Нектон нашел насос и обрывки шлангов и рукавов, которые ничего не доказывали, ибо могли быть на любом судне и корабле. Но когда дельфин втолковал Льву Петровичу, что видел большую помятую железную бочку без дна, но с круглым окном и скамьей внутри, в которой могли сидеть два, а то и три человека с оборудованием, стало понятно, что найден большой водолазный колокол. Он мог находиться только на «Принце», в списках грузов других судов, как сумел накануне установить Бутырцев, ничего подобного не значилось.
Все верно – обломки «Принца» пока не утащило далеко от берега в месте его крушения, не занесло песком и камнями.
Надо искать здесь тщательнее. Знать бы еще, что искать.
– Ничего необычного не заметил под водой? – поинтересовался Бутырцев. Самому ему давно было неуютно, давило под ложечкой, и в голове муть стояла. Но кому бы здесь, темной ночью в море, было бы комфортно? Разве что такому обитателю морских просторов, как Нектон, «свободно плавающий».
Вопреки ожиданию мага дельфин надолго задумался и довольно четко ответил:
– Давит… большое… очень далекое… раньше… не было. Чую. Боюсь. Страшное. Не морское. Темное… твое…
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Дельфин, как и многие животные, чувствительнее человека. Это морской зверь, он даже шкурой понимает море гораздо лучше, чем любой сухопутный всеми своими органами чувств. Он видит-слышит, попробуй такое объяснить.
Нектон – не просто дельфин-белобочка, он имеет мощный разум человека и способности мозга животного. Нектон – очень старый перевертыш, повидавший многое. И если ему страшно, если ему непонятно и если он говорит – Темное, то ему надо верить.
Но если верить, то ничего не сходится. Во-первых, сэр Джеймс, так явно переживающий потерю груза, – Светлый. Стал бы он беспокоиться о чем-то Темном. Скорее бы де Сен-Тресси сейчас суетился. Во-вторых, если бы было утеряно… утерян мощный артефакт, незаконно доставленный в Балаклаву, то Инквизиция точно тут все с ног на голову поставила бы. Ведь поставила… бы?
