Бутырцев ничего не стал говорить молодому человеку: отношения с Богом – личное дело каждого Иного. Он, Бутырцев Лев Петрович, и с детства не был набожным, а уж когда узнал о своей Иной сути, верить вообще перестал.
Ничего более интересного они не нашли. Оставалось только еще раз обследовать легендарный климентовский источник – место, где, по уверениям и Нектона, и Махсуда, еще не так давно было место Силы.
Стоило чуть внимательнее присмотреться, заглянуть в Сумрак, как обоим стало понятно: да, было, еще чувствовались его следы. Похоже, это был не очень сильный источник Силы, который не так давно угас сам по себе. Но Льву Петровичу очень не нравились такие совпадения: веками им пользовались, местным Иным, выложившимся полностью, вполне хватало его мощности, чтобы отдышаться, восстановиться, прикоснувшись к нему, а теперь вдруг, перед его расследованием, взял и угас. Почему? Нет ли в этом проявления чьей-то воли? Сильной воли. Очень сильной.
* * *
Пока петербургские маги, каждый по-своему, пытались понять, что же произошло с этим источником Силы, радостная весть об обретении иконы разнеслась по всему монастырю. Возбужденный игумен монастыря поспешил к дорогим гостям, сделавшим такую чудесную находку, пригласил их отобедать. Отказаться было нельзя, к тому же магам страшно хотелось есть после лазания по внутренностям Монастырской горы. Неделя была пасхальная, обретенная икона оказалась в честь Благовещения Богородицы, а Благовещение в этом году было накануне Воскресения Христова, и братия разговелась от души. На столе даже был местный осетр, которого не отвернула от родной бухты сама война, но подстерегли сети монастырских рыбаков.
Игумен произнес прочувствованную проповедь, пять раз вместе с братией прочитал «Богородице Дево, радуйся», похристосовался с «господами офицерами» и благословил трапезу. Кушанья были простыми, но сытными, а сам обед – радостным. Блюда подавалась с молитвой Иисусовой, и дружное «Аминь» предшествовало не менее согласному стуку деревянных ложек о тарелки.
III
С самого приближения к монастырю у Льва Петровича было ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Наблюдает настолько издалека, что лишь мимолетный, на грани понимания зуд где-то в голове выдает это неназойливое внимание. Настолько незаметное, что в полной мере Бутырцев понял это лишь в бесчувственной тишине недр монастырской скалы, отрешившись за толщей камня от внешнего мира.
Старый опытный маг не пренебрег этим сигналом, разложил свои воспоминания о текущем дне по полочкам, засек момент возникновения зуда и понял, что началось это в версте от монастыря.
Не так давно Бутырцев, любитель анализа мелких деталей и интуитивных предчувствий, раскладывая по секундам свои ощущения в момент покушения на него, когда пуля убийцы пролетела рядом с его головой, вычленил из памяти очень похожий зуд. Более того, ему показалось, что был и внутренний толчок, который заставил его голову чуть-чуть дернуться. Но все же Лев Петрович не мог с полной определенностью утверждать этого, возможно, это всего лишь лошадь укоротила шаг, чтобы не наступить на камень.
Кто? Фюссберри, де Сен-Тресси, Эфенди? Тогда кто-то из них – старый опытный Высший, способный водить на поводке такого мага, как он, Бутырцев. За француза и англичанина Лев Петрович был спокоен – он их давно знал, не могли они так резко усилить свои возможности. Турка он увидел только в Севастополе и о его предыдущем опыте ничего не знает. Высшие? Свои, московские, или европейцы? Почему не восточные? Гадание на кофейной гуще. Одно понятно – слежение очень дальнее, и заработало оно при приближении к монастырю. Ничего сейчас делать супротив нельзя, но приметы этого сигнала надо запомнить.
Или все-таки что-то другое? Амулет Христа, другой амулет, способный ему противостоять, – такие вещи обладают если не разумом, то способностями почти разумно защищать себя.
Лев Петрович давно боялся признаться себе в бредовой идее, которая пустила ростки в его уме. Но сейчас и она может пригодиться.
Что, если «Принц» привез другой магический предмет? Скажем, «машину», как-то связанную с амулетом Христа. Способную указать место, где хранится это сокровище. И Христов амулет защитился, погубил эту «машину», сначала утопив ее в море, забросив на четвертый уровень Сумрака, а потом залив этот уровень твердой водой? Звучит как бред, но многое объясняет.
Так размышлял глава севастопольского Дозора, сидя за праздничным столом с монахами.
Тем временем братия, выпив вина, расшумелась. За столом все чаще слышалось «Христос воскресе, православные!» и дружные ответы «Воистину воскресе!». Игумен не препятствовал такому проявлению радости. Громкие разговоры и даже выкрики понемногу сливались в монотонный гул.
На этом фоне почти неслышно прозвучал дребезжащий голос дряхлого старца, сидевшего через три человека от Ныркова:
– Ведаю, Господи, путь, тобою указанный. Я, недостойный раб Твой, безмерно одаренный щедростью Твоею, славлю Тебя, выбравшему мя, недостойного, из сонма чтящих Тебя…
– О чем это он? – неприлично указал на деда захмелевший мичман соседу по столу.
– Старец Евстафий-то? – ответил монах. – Не обращай внимания на юродивого, отрок. Давно он из ума выжил, пригрезилось ему, будто Христос дал ему указатель на какую-то реликвию. Возрадуемся, Христос воскресе!
С Филиппа весь хмель будто метлой вымело. Ответив как полагается, похристосовавшись с монахом и выпив вина, он небрежно спросил собеседника, который понемногу становился собутыльником:
– Это что же за указатель?
– Да ерунда, пустяк, бред сивой кобылы, – простодушно отвечал подвыпивший монах. – Как-то раз отец-келарь среди запасов нашел коробочку с иглами швейными. Старые иглы были, ржавые, некоторые уж и погнили совсем. Отобрал те, что получше, отчистил от ржи до блеска, да и отдал тем инокам и отцам, кто исполнял работу швецкую. Евстафию тоже одна игла досталась. Потом во сне ему Христос будто бы явился, сказал, что за чистоту души и безгрешность помыслов доверяет ему указатель на неведомое – иголку эту. Евстафий тут умом-то и не сдюжил. Немудрено, он по летам самый старый из нас, ему уж за девяносто перевалило. С тех пор не в себе – иглу эту баюкает, как дитя малое. Но он тихий, мирный. Пусть его. Блаженны…
Дальше Нырков не слушал.
Это что же такое? В монастыре находят какие-то старые иголки, монаху является сам Мессия, явно говорит, что доверяет ему указатель, и никто не считает эту историю достойной внимания?
Филипп не выдержал, подсел к старцу с кружкой вина, заявив, что желает похристосоваться с самым старым из братии, проявить уважение к почтенному монаху. Евстафий нисколько не удивился, похристосовался с мичманом, бодро осушил хмельную кружку и неожиданно сказал:
– Ты, сын мой, человек непростой. Но в тебе Свет божественный есть!
Филипп так и обомлел. Еще подсаживаясь к Евстафию, он проверил ауру дедульки – обычный человек, недужный, дряхлый, сомнительно, что доживет до ста лет. И такое заявление.
