– Спасибо на добром слове, святой отец, – склонился к руке монаха мичман. – Дай вам Бог долгих лет жизни на пути вашего праведного труда. Говорят, что у вас есть игла, которая будто бы указывает на некую реликвию.
– А как же! – вскричал монах, но его возглас утонул в гуле застолья.
– Нельзя ли посмотреть, отче? Приобщиться, так сказать? – несколько косноязычно спросил раскрасневшийся от вина Филипп.
– А как же. – Похоже, что Евстафий совсем захмелел и отвечать мог только так. – В келье храню, за иконой Христа Спасителя. Пошли, покажу…
IV
Бутырцев не обратил особого внимания на уход своего подопечного с дряхлым монахом – мало ли, по нужде отошли. Он рассеянно слушал игумена, изливавшего «господину офицеру» свою печаль по поводу скудости монастырского хозяйства в это военное время. Игумен был мужчина крепкий, но пил во славу Христову и Матери Его Марии столь часто, что у него уж и язык начал заплетаться. Лев Петрович думал о своем.
Вдруг у него в кармане дернулся связной амулет. Повторяющейся чередой трех ослабевающих по силе толчков вызывать его в ситуациях чрезвычайных полагалось Ныркову.
«Что случилось?» – ментально спросил Лев Петрович подчиненного, который по своей магической слабости не мог так же обратиться к начальнику.
«Подойдите в келью старца Евстафия. Важно», – Филипп отвечал коротко, приходилось беречь Силу свою и амулета. К тому же Бутырцев давно объяснил Светлому, что их могут подслушать, не стоит давать пищу для размышлений возможным соглядатаям. Сейчас такое соблюдение правил было как нельзя кстати.
Проводить дорогого гостя к юродивому старцу игумен отрядил келаря, тоже весьма древнего монаха, к тому же еле держащегося на ногах – напраздновался отче.
Так, шатаясь от стенки к стенке, монах довел Бутырцева до тесной пещерки, в которой уже ютились старец и мичман. Оба они в неверном свете свечного огарка разглядывали ржавую иглу – кусок толстой грубой железной проволоки, заостренной с одного конца и с ушком с другого.
– Игла? – задал ненужный вопрос Лев Петрович. – Что сие означает?
– Она самая, ваше высокоблагородие, – ухмыльнулся ехидный мичман, – славная игла, крепкая, сохранности прекрасной, а ведь годов ей немало.
– И что в ней примечательного, позвольте поинтересоваться? – Бутырцев быстро проверил предмет на наличие магии. Что-то в иголке было: мелкое, простое, равнодушное. Ни угрозы, ни помощи она не обещала.
– Перст указующий! – молвил Евстафий и неуверенно ткнул высохшим узловатым пальцем в низкий каменный потолок. – На Него!
– Такой парусину хорошо сшивать, – одновременно со старцем высказался Нырков.
– Как же она на Него должна указать? – спросил Бутырцев.
– Сие мне неведомо, – смутился монах, больше похожий на собственные мощи, чем на живого человека.
– Филипп Алексеевич, а вы как себе этот карамболь представляете? – Бутырцев строго посмотрел на подопечного и даже чуть-чуть подтолкнул магически – вдруг на юношу снизойдет озарение.
– Э-э-э… – затянул пустопорожний ответ недавний гардемарин, не утративший еще привычку пытаться хоть как-то ответить невыученный урок, дабы избежать наказания. – Мне представляется, что сия игла – суть вещь необычная, но есть в ней некое сродство с предметами обычными, нами познанными, которые суть вещи простые и понятные.
– И?.. – заинтересовался Бутырцев, мысленно заключая сам с собою английское пари: нет, не вывернется боевой офицер с ответом на столь каверзный вопрос, утратил ученическую хватку.
– И этим предметом может быть… бы-ыть, – затянул монотонно Нырков.
– Бы-ыть… что?
Бутырцев с самым серьезным видом потешался над потугами Филиппа. Лев Петрович был настолько невозмутим и искренне заинтересован в правильном ответе урока учеником, что даже старец Евстафий уверовал: этот отрок сейчас все наилучшим образом разъяснит.
– …может быть… – лихорадочно перебирал в уме предположения отрок, – бы-ыть… Компас!
Последнее слово он выкрикнул.
Бутырцев обомлел: а ведь и правда, намагниченная игла – это стрелка простейшего компаса. Только что им с того знания о севере и юге, он и без компаса может с точностью градусов до десяти-пятнадцати показать направления на эти страны света даже здесь, в скале. О чем он не замедлил сказать моряку.
– Давайте испытаем эту иглу, Лев Петрович! – предложил Филипп. Он уже сам поверил в свою выдумку, ему нестерпимо хотелось, чтобы игла оказалась указателем. Глаза его горели, щеки разрумянились. Впрочем, все это могло происходить от чрезмерного употребления вина за обедом.
– И то правда… – высказался старец. – Испытаем.
С этими словами он сунулся в темный угол, вытащил из него в освещенный кружок пола шайку с мутной водой, пошарил по полу, что-то с него подбирая. Оказалось, кусок тростникового стебля, которыми был устлан пол.
– Дай-ка, касатик, – забрал он иглу из рук Бутырцева.
Монах проткнул иглой тростинку поперек и положил ее на грязную воду. Игла тут же задралась тонким концом вверх.
«Ноги он в этой шайке моет, что ли?» – подумалось Бутырцеву.
– Нет, не так! – вскричал азартный Нырков. – Дайте мне, сейчас я…
Он вытащил иглу из таза, подобрал с пола другой кусок тростника и проткнул его железкой вдоль. Затем осторожно положил на воду. Самодельный компас крутанулся и замер, показывая острием иглы, на взгляд Бутырцева, направление на запад. Филипп вынул «прибор» из шайки и опять положил его на поверхность жижи так, чтобы острие указывало на восток. Упрямая иголка прокрутила тростинку ровно на 180 градусов, уставившись на запад. Это явно был указатель!
На что же?
– Вот! Смотрите! Я был прав! – ликовал Филипп.
– Устами младенца глаголет истина! – громогласно изрек старец. Даже странно было слышать такой голосище, исходящий из столь тщедушного тела.
Евстафий добавил:
– Есть в тебе, отрок, свет Его. Неси этот свет, не расплескай, ибо многое тебе дано, но употреби сей дар с пользой. – При этих словах монах даже прослезился, стал на колени лицом к иконам и начал бить поклоны, осеняя себя крестным знамением и шепча молитвы. Нырков тоже несколько раз перекрестился.
В пещерке-келье и двоим было тесно, Бутырцев как стал во входном проеме, так там и стоял все это время. Филипп приткнулся спиной к стене. В ногах у них был старец и шайка с водой. Маги переглянулись над Евстафием – что делать? Нельзя оставлять такого важного свидетеля. Но не убивать же невинного человека, который к тому же помог им.
Бутырцев решился. Он очень осторожно и плавно заключил всех троих в кокон, отсекающий от окружающего мира. Затем так же медленно вторгся в память старца и убрал из нее всего лишь несколько минут – от момента озарения отвечающего урок Филиппа до текущего мига. Очень тщательно, подгоняя край в край, вложил в Евстафия память о том, что господа офицеры иглой полюбопытствовали, но ничего примечательного в ней не нашли. Работа была такой тонкой, будто мельчайшим бисером вышивал. Даже вспотел весь от усердия.
