Везде, кроме главного узла обороны – Малахова кургана. Как, почему не оказалось достаточных резервов для защиты этих укреплений? Слишком мало было русских войск в этой точке, в этом гордиевом узле, который одиннадцать месяцев не могли разрубить французы, в месте, обильно пропитанном русской кровью, да и французской не менее щедро. Уже в начале обороны было очевидно, что это ключ к Корабельной стороне, а значит, и ко всему Севастополю. Это знали и понимали все. Знали сложившие здесь головы один за другим три командира, три вдохновителя и руководителя беспримерного противостояния всем натискам союзников. Вице-адмирал Корнилов, прошептавший на месте своего ранения «отстаивайте же Севастополь», контр-адмирал Истомин, так долго дразнивший и обманывавший здесь смерть, адмирал Нахимов, уступивший свое место в склепе подле гроба их общего учителя адмирала Лазарева ранее убитому товарищу, но знавший, что и ему найдется местечко там же. Знали все командующие, бывшие и нынешние: Сен-Арно, Меншиков, Горчаков, Раглан, Канробер, Пелисье. Так почему же бросили Малахов на произвол судьбы, когда французы подвели свои траншеи впритык к оборонительному рву? Что мог сделать Хрулев, стянувший все наличные силы с Корабельной, когда повел их в атаку на занятый неприятелем в какие-то полчаса курган? С тыла холм можно было атаковать только через узкую горловину – путь в укреплениях. Чтобы пробиться сквозь эти фермопилы, надо было разгромить этот проход массированным ударом артиллерии – так еще Тотлебен задумал на случай обхода холма неприятелем. Теперь надо было ломиться туда самим, но не было уже сил отвоевывать потерянное. Положить еще несколько тысяч человек под гибельным огнем хорошо вооруженного неприятеля? Ради чего? Отбить, вернуть – и что дальше? Разрушенные укрепления прежде надо было восстановить. Как это было сделать в непосредственном соприкосновении с неприятелем?
Это понимали все. Как никто другой понимал это главнокомандующий русскими силами в Крыму князь Горчаков. Понимал и не желал губить армию, обороняя разрушенный город. Он давно принял решение оставить Южную и Корабельную стороны, не требовалось никакого магического вмешательства со стороны Иных, чтобы принудить его к этому. Совесть Бутырцева была чиста – он не был замешан в этом. Трезвым умом Темный давно понял, что все идет к сдаче города, что это не только тактически выгодно, но и стратегически правильно. Конечно, при условии сохранения оставшихся в городе сил и вывода их на Северную сторону. Уйти, взорвав все укрепления, все уцелевшие здания. Пусть союзники занимают руины.
Основная трудность заключалась в том, чтобы полная эвакуация по наплавному мосту была проведена за одну ночь. Как это осуществить? Потери могут быть огромными, стоит лишь нескольким бомбам или ракетам удачно попасть в мост. В этом вопросе Бутырцев надеялся на союзные Дозоры и даже на Инквизицию, давно торгуясь с ними. Он делал вид, что поддался на уговоры повлиять на князя Горчакова, дабы тот дал приказ об оставлении города. В обмен просил сохранить жизни людей и Иных, воевавших в рядах защитников. Давил на европейский гуманизм, на букву Договора, на многочисленность уже принесенных в угоду непонятно чему жертв. Постепенно он додавил союзников – была достигнута договоренность, что Дозоры «помогут» промахнуться артиллеристам, обстреливающим мост. Бутырцев с его военным опытом полагал, что попасть в тонкую нитку моста с дальней дистанции – и так непростая задача, но береженого Сумрак бережет.
Была еще одна закавыка, лежащая за пределами возможностей его Дозора, – попробуй-ка объясни простым русским солдатам и матросам, что надо оставить свои бастионы, которые «он» чуть ли не год взять не может. Тем более после того, как почти по всей линии обороны с большими потерями для атакующих был отбит сегодняшний приступ. Это после того, как «он» потратил невиданное в истории количество снарядов, обрушенных на головы обороняющихся, и не взял ничего. Ничего, кроме Малахова кургана.
«Измена!» – так скажут эти солдаты и матросы. Как их убедить, если сам с трудом заставляешь себя верить в необходимость неизбежного?
Еще надо наведаться в Херсонес, заняться колоколом, потом погасить источник Силы… Сил уже не было на все это.
II
В ночь вывода войск Бутырцев «поставил на кон полковую казну» – отправился к херсонесскому колоколу. Погода благоприятствовала скрытности маневра – тучи мешали луне освещать линии траншей, наши и неприятельские укрепления, накрапывал мелкий дождик. Все же магией приходилось пользоваться осторожнее обычного – никто из союзных дозорных не ждал его во французском тылу, тем более в Херсонесе. Узнай Инквизиция – расспросов не миновать. А то и допросов.
Надоевший полог невидимости и сфера невнимания – весь защитный арсенал для этой вылазки. Ни привычного щита, ни грозных и хитрых амулетов. Лев Петрович чувствовал себя голым посреди улицы. К тому же промокшим до последней нитки. Такая вот несуразица.
«Ну, Сумрак, вывози. На тебя уповаю», – ухмыльнулся своим невеселым мыслям до неприличия не суеверный Иной.
Сумрак молчал. Бутырцев неторопливо миновал передовую линию французских войск, Загородную балку, убрал с себя полог, без суеты и спешки дошел до балки Карантинной и вдоль нее пошел к развалинам древнего греческого полиса, стараясь учуять посты французов обычными человеческими чувствами. Здесь, в тылу, не прячась, на постах и солдаты, и офицеры курили модные на этой войне трубки. Да и то – покури-ка на ветру и под дождем что-то другое, а трубка и согреет, и не погаснет. Некурящий Лев Петрович саженей за сто прекрасно вынюхивал курильщиков. А с пятидесяти саженей в свежем воздухе улавливались и другие запахи близких постов: давно не мытых тел, отрыжки, испорченной еды, спиртной дух. И магии не надобно, чтобы учуять.
Для людей был у Бутырцева заготовлен гостинец – плотно закрытая жестяная коробочка из-под монпансье, набитая порохом да обрезками гвоздей. Если такую в толпу бросить да искоркой, пущенной вдогонку, подорвать, то знатно жахнет. И оглушит, и железками посечет, и ослепит ночью близким взрывом. Не забыть только самому на землю броситься, да уши бы еще успеть прикрыть. Магии особой творить не надо – привычным движением пальца огонек внутри коробочки разжечь. Трудов на изготовление, почитай, никаких, а пользы…
«Вот и докатился ты, Левушка, до создания смертоубийственных снарядов. А ведь не хотел», – подумалось усталому магу.
Из Севастополя доносились мерные слитные звуки канонады – заслоны на линии укреплений расстреливали по врагу запасы снарядов, не давая «ему» ворваться в оставляемые укрепления. Союзные военачальники в свою очередь не желали нести ненужные потери и на штурм обескровленных русских бастионов войска не посылали. Но дальнобойная артиллерия и батареи конгреевых ракет французов и англичан азартно били по наплавному мосту, по которому нескончаемым потоком уходили на Северную сторону войска. Даже без «помощи» дозорных попасть по мосту не удавалось. Случались близкие накрытия, и тогда вздымаемые бомбами волны раскачивали мостовые понтоны, но это не смущало ни солдат, ни ополченцев, ни тем более матросов – и не такое видывали. Почему-то все были уверены, что раз Бог миловал в мясорубке бастионов, то сейчас-то и подавно сбережет.
