Ничего это видеть Бутырцев не мог, но чувствовал обостренным чутьем даже не Иного, а старого вояки, досыта нахлебавшегося лиха в многочисленных кампаниях, начиная с далекой-предалекой войны за Испанское наследство.
Периодически небо расцвечивалось огненными всполохами – саперы подрывали в тылу склады, пороховые погреба, здания. Это даже успокаивало Льва Петровича – значит все идет по плану, и внимание Дозоров сосредоточено непосредственно на городе. Лишь один раз уже вблизи цели ему встретилось живое существо – в темноте вдруг прошуршал ночной гуляка ежик. И чего ему не спится в эту дождливую ночь?
В Херсонесе было темно и безрадостно. Остатки средневековых крепостных стен виднелись волнистыми темными полосами, выступающими над более светлым ночным горизонтом, под ноги то и дело бросались ямы раскопов, «брустверы» древних фундаментов, кучи булыжников, заготовленных для вывоза. Со времен основания Севастополя по нынешнюю пору камни, вырубленные, может быть, еще самим Климентом в инкерманских каменоломнях, активно вывозились из руин Херсонеса и использовались для строительства. Немудрено, что и сейчас им нашлось применение. Новый город пожрал старый, приспособив для своих нужд даже мраморные могильные плиты.
Забрал многое, но не душу. «Даже имя не взял, как это обычно бывает, – пришло на ум Бутырцеву. – Гордец Севастополь, гордец. Ну, теперь-то он свое собственное имя прославил почище Херсонеса-Корсуни. Стоять им в памяти людской рядом на равных». И было Темному магу видение – громадный Севастополь, раскинувшийся по берегам всех местных бухт, заботливо окружает сбереженные останки своего предка. Праздно гуляют по расчищенным до скального основания улицам Херсонеса люди в диковинных, легкомысленных, если не сказать неприличных нарядах, дивясь на обломки колонн и фундаменты древних строений. Среди каменных клетушек, скелетов вымершей жизни, стоит беседка с православным крестом.
«Когда же такое будет?» – удивился Бутырцев, смахнув с глаз наваждение. И тут же увидел то место, где будет стоять эта беседка. Лев Петрович посмотрел сквозь Сумрак – столб чистой Силы бил из-под земли, растворяясь в ненасытном мраке неба. Вот оно, заветное место, где Иной может восстановить свою мощь. Место, к которому с допотопных времен тянулись не только Иные, но и люди, предрасположенные к видению необычного. Легенды говорят, что здесь побывал апостол Андрей Первозванный. Возможно, Климент тоже припадал к живительной силе невидимого человеческим глазом источника.
Точно известно, что Солунские братья, будущие Кирилл и Мефодий не прошли мимо этого места. Грозный равноапостольный князь Владимир Великий здесь истребовал от василевсов Византии царевну для себя и веру для своего народа. Многочисленные захватчики не один раз приходили с мечом под стены Херсонеса, брали его и расхищали, разоряли. Последние – до основания.
III
Стоит ли ему сейчас подпитаться дармовой Силой? Бутырцев отогнал прелестные мысли – не могло это место Силы оставаться без присмотра хотя бы французского Дозора. Маг вошел в Сумрак и внимательнее пригляделся к окружающему хаосу камней. Да, вот сигнальные заклинания вложены в плиты пола останков базилики, вот еще какая-то сторожевая мелочь, способная заорать во весь голос: здесь Иной!
А это что? Ба, это… Это же магический капкан – ослабленная плеть Шааба: не задушит, не разорвет, но спеленает так, что пошевелить будет нечем. Даже мысленно заклинание не сможешь произнести. Чем сильнее добыча, тем жестче держать будет.
Кто же так расстарался? Ахрон обострил чутье до предела. Знакомый почерк – Шарль де Сен-Тресси сотворил дремлющую змею. И похоже, кто-то еще от себя чуток добавил: кроме хозяина, еще кому-то сообщит капкан о попавшемся. Кто же так красиво сумел поправить ловушку француза? Инквизиция?
Бутырцев вышел из Сумрака – не стоит лишний раз тревожить магический фон – и, внимательно приглядываясь к окружающему, обошел по широкой дуге притягательный источник. Манило его туда, тянуло – видно, еще что-то наколдовали нынешние хозяева Херсонеса.
Хорошо, что Ахрону надо было совсем в другое место – к обрыву над морем, где на балке, переброшенной через мощные каменные столбы-опоры, был подвешен туманный колокол. Зычным бронзовым голосом он оповещал моряков в непогоду: берег здесь, не подходи близко, проходи мористее. Уже более полувека он нес свою службу вместе с маяками и створными знаками – благородную службу указателя безопасного плавания. Не думали, не гадали турецкие пушки, из металла которых был отлит колокол, во что их перекуют. И почти никто не ведает, чем еще славен этот покрытый прелой медной зеленью друг мореходов. Сам Бутырцев об этом узнал случайно, но очень кстати.
Весь сегодняшний день в нижней потерне Николаевской батареи Лев Петрович колдовал над хитрым приспособлением – коробочкой для собирания звуков. Волшебства в нее было на копейку, зато мастерства и физики – на полновесный золотой червонец. В этом деле ему весьма пригодились инженерные и научные знания.
Из коробочки торчал раструб небольшого рупора, в который должен был попадать звук. Звуковые волны давили на тонкую серебряную фольгу с припаянной к ней острейшей иголкой. Фольга колебалась, иголка процарапывала бороздки на вращающемся от часовой пружины деревянном кружке, покрытом толстым слоем застывшего свечного сала. Если потом раскрутить деревянный блинчик, установить иголку в начало царапин, то фольга начинала дрожать, выдавая в рупор запомненные в сале звуки. Магия все же присутствовала в механизме – небольшое, но тщательно сделанное заклинание помогало услышать волшебство в звуках, приклеить его к следам-царапинам. Только надобно было вращать кружок с той же скоростью, как и при фиксации акустических колебаний. Морока та еще. Но самое главное неудобство – уж очень тихим возвращался «осаленный» звук.
Сейчас это Бутырцева не волновало. Ему надо было просто запомнить набор голосов колокола. Сделать это быстро, чисто и без новой магии.
Лев Петрович установил на землю механическую машинку, завел пружину, направил раструб на колокол, запустил ход. Затем начал двумя руками раскачивать било, по-разному ударяя им в бронзовые бока «колпака», висящего над ним.
Звонарь из него получился никудышный: колокол то почти не отзывался, то каркал хриплой вороной, то голосил раненым слоном, трубя самозванцу в ухо и оглушая. Так казалось Льву Петровичу. Он корил себя за неумение, но упорно долбил тяжелым языком в бронзу, по нескольку раз запоминая голоса в механизме и в своей крепкой памяти.
Звуки подхватывались ветерком и уносились в море, но быстро глохли в воздухе, пропитанным дождевой влагой. Но все равно где-то уже настораживались чуткие уши, спешили к обрыву над морем спохватившиеся сторожа – маг чуял это человеческим нутром.
Бутырцев решил, что достаточно собрал в коробочке и в голове образцов звучания изделия таганрогского литейщика-мага, быстро упаковал механизм в торбу и поспешил из Херсонеса со всей возможной для человека скоростью. Пару раз он в темноте больно ударялся о камни, один раз оступился в яму, набил синяков и испачкал одежду мокрой липкой глиной. Рисковал нарваться на вражеские патрули, но магию упорно не применял, чтобы не привлечь к себе чье-нибудь настороженное внимание.
