Бутырцев ударил еще раз. Как казалось со стороны, со всей дури.
Мустафа успел еще ухмыльнуться в ответ на очевидно бессмысленную затею своего визави. Даже удивился: «Ума ты, Темный, совсем лишился, что ли?» И обрушил на Ахрона свой ответ.
Но уже летела над турецкой лодкой жестяная расписанная под хохлому бонбоньерка, уже была выбита магическая искорка посреди обычного порохового заряда. Бутырцев даже успел прикрыть ее сверху отражателем, сотканным из Силы. Направляющим отражателем.
Рвануло знатно. Кусочки железа потоком злых шершней пали сверху на лодку.
Ежика в лапшу посекло и выбросило за борт, шансов выжить у него не было. Защищенного Мустафу слегка оглушило и оцарапало. Но не маги были основной мишенью Ахрона. Лодка – это сейчас было важно.
Лодке не повезло – большая дырища была пробита ровно посередине ялика. Вода хлынула в посудину, которая стала быстро тонуть. Мустафа, не ожидавший подвоха, барахтался в воде. И тут Ахрон ударил по-настоящему, прессом, закрывшись радужной сферой от волчьей стаи заклинаний Эфенди. Защитные амулеты турка взвыли, но часть из них захлебнулась в морской воде. Нет, не был готов Светлый к бою в воде.
Тут бы Мустафе испугаться, хотя бы даже и в хрустальный шар спрятаться. Начать маневрировать, уйти. Но он был зол и растерян. Бултыхаясь в воде, придавленный прессом Ахрона, он не захотел уходить в позорную для него защиту в схватке с более слабым соперником.
Самоуверенность турка оказалась для него убийственной. Ахрон сидел в лодке прямо на родничке Силы, держась за него, как за якорный канат, и давил барахтающегося Эфенди незамысловатым, но мощным прессом. Вряд ли это помогло бы ему выстоять против опытного турка, но пару секунд удалось выиграть – под водой он в это время сплетал морского змея. Плотоядную зубастую мурену, бьющую в сердце.
Ахрон вложил в монстра по-настоящему много Силы и нацелил на Мустафу. Радужная сфера самого Темного в это время истончалась на глазах и готова была рассыпаться, опасть бриллиантовыми каплями в сумеречное море.
Опыта таких битв у турка не было, минутная растерянность и ненужная ярость отключили разум. Это стоило ему жизни – змей, просвечивая светлым брюхом, пару раз лениво крутанулся вокруг Эфенди под водой, нашел брешь в защите и ударом со спины, ломая ребра и грудину, выбил сердце жертвы из туловища. Мустафа враз обмяк.
У него еще хватило сил недоуменно посмотреть вниз, в воду, – там билось его сердце. Но вот из дыры в груди высунулась змеиная голова, показалось сплюснутое с боков лентообразное тело мурены, и змей, давясь, начал пожирать сердце мага. Кровь турецкого дозорного мутным пузырящимся облаком окутала его тело в темной воде жадного Сумрака. Сытый змей медленно поднял голову над поверхностью, оскалил клыки в жуткой усмешке и растаял, постепенно истончаясь.
III
Ахрон рухнул на дно лодки. Он был мокрым не от дождя – от пота, пар шел из его рта и от него самого – выжат он был как лимон. Тут же развалились и его защита, и его пресс. Если бы Мустафа не очутился в воде, сейчас Бутырцев, а не его соперник, колыхался бы измочаленным куском сырого мяса на бездушной ряби под серой лунной пылью бездонного черного неба.
«Помог Псарас, ой, помог!» Не зря Лев Петрович всегда старался разговорить древнего морского охотника, провоцировал на рассказы о временах давно прошедших. Откровенно льстил, преувеличенно восторгался, внимательно слушал – впитывал чужой опыт и знания. И услышанный секрет заклинания морского змея пригодился. Пригодился? Не то слово – выручил, спас! Старый хвастун утверждал, что они – он и стая дельфинов под его предводительством – таким макаром извели сыновей морского бога Протея. Тогда это казалось завиральной байкой прожженного любителя дармовой выпивки, краснобайствующего ради стаканчика вина. Сейчас… Не казалось.
Ахрон не мог себе позволить терять время, амулеты, которыми его снабдил когда-то Шаркан, были на грани истощения. Поэтому он пронзил три слоя Сумрака вдоль потока Силы, как шампур протыкает нежную баранину – насквозь, чуть ли не с треском рухнув в скорлупке из козьих шкур на поверхность твердой воды четвертого слоя.
Здесь его действия были четкими и продуманными: он достал свою звуковую машинку, направил раструб рупора против потока Силы и начал вращать круг со звуковыми царапинами, стараясь «бить» благовест, сотканный из плененных звуков колокола. Понимая, что звуки надо усилить, Ахрон вовсю применял магию воздуха, наполняя их мощью. Поток Силы дрожал, раздираемый звоном колокола, но не иссякал. Бутырцев прервал звон и задумался: как же правильно должен звучать благовест? «Ага, три редких удара, потом частые, мерные», – припомнил он. И опять занялся своей машинкой.
Полудемон-получеловек колдовал над слабым источником Силы, не замечая, как растворяются в Сумраке его защитные амулеты. Движения мага становились все более вялыми, ватными, унылыми.
Источник держался. «Что не так? – лихорадочно, как ему казалось, соображал Темный, на самом деле мысль текла густой патокой. – Ведь у таганрогского мастера получилось. Или это было случайным совпадением? Что же делать?» Руки опускались не только метафорически, все тяжелее было сопротивляться Сумраку.
«Постный благовест! Постный – так сказал инженер. Что это значит?»
Бутырцев вспоминал и не мог припомнить, как звучит колокол, зовущий на службу в храм в седмичные дни Великого поста. «Ныркова бы сюда, юноша – прихожанин аккуратный».
Но не было никого рядом, некому было поддержать мага. Ахрон старался стоять в самом потоке Силы, но слаб был источник, Сумрак успевал забирать большую часть извергаемого из-под тверди воды.
Четвертый слой Сумрака – не место даже для первостепенного мага. Сейчас Шаркановы амулеты совсем исчезнут, и он, Лев Бутырцев, уйдет вслед за ними.
«Думай, Лев, думай, чертяка! – мысленно заорал он на себя. – В пост бьют… в пост бьют… в меньший колокол в звоннице… то есть слабее… Слабее – это хорошо, сил вкладывать в магическое усиление звука нет… почти нет. Давай делай: три редких удара, потом чаще… как в Москве в тысяча семьсот первом от Рождества Христова…»
Он вспомнил тот весенний день Великого поста: кривая улочка, санный след на грязном снегу, щедро загаженном конским навозом, в котором копошились вороны и воробьи, тусклые облака. И над этой скучной обыденностью яркие, невозможно красивые золотые купола храма и льющиеся из-под серых небес звуки благовестника, приятно волнующие душу, сжимающие сердце мальчика – боярского сына Левушки.
Бутырцев отдался воспоминаниям и начал крутить диск с царапинами, воспроизводя давние звуки, пропуская их через себя, подбирая нужное звучание: «Бом… бом… бом… бом-бом-бом-бом…» На седьмом ударе колокола поток Силы потускнел, на восьмом скукожился, затем почти совсем пропал, «мигнул» на прощанье маленьким фонтанчиком и исчез, будто его никогда здесь не было.
Бутырцев начал искать свою тень. Тени не было, был мрак. В этом мраке медленно проплывало тело убитого им Мустафы Эфенди. В груди трупа зияла сквозная дыра с белеющими обломками ребер по краям.
