– Помнишь, в мае русские солдаты пули собирали? Я надоумил за деньги свинец принимать.
– Остроумно, узнаю друга Льва.
– Зачем ты в меня стрелял, Шарль? – Бутырцев решил хоть что-то прояснить, чувствовалось, что сейчас его закадычный друг молодости не будет ничего против него предпринимать.
– Понимаешь, Лев, – сказал де Сен-Тресси задушевным голосом и даже взял Бутырцева под руку, – против тебя лично я ничего не имею. Но ты все время что-то разнюхивал, и я решил вывести тебя из игры на некоторое время, чтобы самому спокойно заняться поисками того, о чем я тебе прозрачно намекал, но ты не решился войти со мной в союз. Возможности для нашедших открылись бы удивительные…
– Вплоть до полного растворения в Сумраке?
– Не без этого, – хохотнул Шарль. – Все ты правильно понимаешь, Лев. Но и я тебя правильно понимаю: ты ничего не нашел и остался… Как там сказал твой знакомый поэт в свое время? У разбитого корыта?
– Не все коту масленица, бывают и постные дни, – ответил Бутырцев и тут же упрекнул себя за всуе произнесенные «постные» – в таком деле соперникам нельзя оставлять даже самых малюсеньких подсказок. – Но видно, не одни мы ищем нечто, и по твою душу чья-то пуля прилетела. Нет?
– Думаю, что по нашу. То ли Мустафа решил, что мы с тобой тут добычу делим, то ли у сэра Джеймса дух Светлого противоречия взыграл… Но есть у меня сомнения, что Мустафа еще что-то может решать. – Француз пытливо вглядывался в русского мага, что-то увидел, удовлетворенно хмыкнул и сделал вывод: – По всему выходит, что friend Джеймс на нас разобиделся.
– То ли кто-то из твоих помощников по твоей команде наш разговор обострил, – невозмутимо продолжил перечислять варианты Бутырцев.
– Хорошая идея. Как я сам не додумался? Ты все так же остер умом, Лев. Рад за тебя. Но прости меня, мой дражайший друг, теперь ты точно выбываешь из этих поисков: ни Силы у тебя, ни Севастополя в пользовании. Настала моя очередь вести поиск в городе. – Де Сен-Тресси внимательно вглядывался в давнего приятеля: не мелькнет ли намек на превосходство в выражении лица русского, не проскочит ли что-нибудь подобное в ауре.
Не мелькнуло и не проскочило. Что и требовалось доказать.
II
– Господа, посмею потревожить ваш tête-à-tête, – подошедший к ним Филипп еле ворочал языком от усталости. – Если у вас ко мне нет вопросов и приказов по Дозору, вынужден вас покинуть – переправляюсь. Эх, бомбическое орудие жаль, не разрешают с ним, пришлось утопить.
В последней фразе были настоящие горечь и обида: доставить громадину-пушку почти на руках сюда и в виду Северной – вот она, рукой подать, каких-то несколько сотен саженей, – собственными руками сбросить в море. Хорошо, что хотя бы четыре легких орудия разрешили переправить.
– Погоди, Филипп Алексеевич, я с тобой, – бросил Бутырцев раздосадованному офицеру и повернулся к французу. – Что же, позволь откланяться, Шарль. Удачи, как ты понимаешь, я тебе особой пожелать не хочу, но думается мне, что в спокойное время я бы с удовольствием побродил с тобой по Парижу и выпил бы пару-другую стаканчиков вина.
Лев Петрович слегка кивнул головой, прощаясь.
– Пару-другую дюжин бутылочек вина, – поправил его француз. И с большим изяществом расшаркался перед Бутырцевым, изображая приветствие времен их общей парижской молодости.
«Вот же чертушка, никогда не унывает!»
Вместе с командой Ныркова Лев Петрович переправился на Северную. Уходили они чуть ли не с последними воинскими колоннами. Переправлялись в основном солдаты, матросов было гораздо меньше – поредели их ряды на бастионах за время осады. Серые угрюмые лица, глаза смотрели безрадостно. Тошно до невозможности было оставлять «ему» город, укрепления, политые кровью товарищей, да и своей, родные блиндажи. Слово «измена» не звучало, оно просто стояло над колоннами, прижимало плечи к доскам покачивающихся на волнах понтонов.
Удивительно, но ни одного серьезного попадания в плавучий мост не было! Ни один из восьмидесяти шести плотов не был сорван с якорей. Иногда широкие пятисаженные палубы захлестывало водой чуть ли не по колено, бывало, что кто-нибудь с краю оступался в воду. Но никакой паники не было: упавшего тут же поднимали из воды и продолжали переправу, вразнобой гремя сапогами по мосту.
Бутырцеву нечего было сказать своему дозорному. Поведать о последнем деле он не мог – тайну заглушенного места Силы ему предстояло хранить в одиночку. Возможно, и помереть вскорости, постаравшись никому не выдать сие знание. Было о чем размышлять.
* * *
Чего он добился в Севастополе? Как мог боролся за Иных, даже не только за русских, не позволял глумиться Инквизиции над простодушными оборотнями и безрассудными в своей жажде крови вурдалаками, не говоря уже о магах и волшебниках. Людей тоже берег. От Иных, от бестолковых командиров, от… От них самих берег – где мог, всюду втолковывал и офицерам, и солдатам, как противна сути человеческой война. Но от исполнения воинского долга бывшего офицера не бегал. Противоречит сам себе? Да! Дурак? Ни в коем случае, ибо есть осознанное понимание своих действий.
Действий. Выполнил ли ты, Лев, приказ своего начальника, да что там, будем говорить правду – повелителя? Как посмотреть. Что ему было велено? Разведать, понять, найти. Сделано? Сделано. Но он же не тварь бессловесная. Может быть, Высшие и видят дальше и глубже него, но он тоже не безглазый – не хочет амулет, вышедший из рук самого Иисуса, Абсолютного Светлого, показываться людям, не пришло его время. Сколько подсказок и намеков на это. Кто вытолкнул его с четвертого уровня Сумрака? Кто благоволил в его поисках и затеях, кто подвел к нему толковых помощников – Ныркова и Псараса? Формально – Шаркан с Агнием. А если копнуть?
Лев Петрович знал, что он поступил в этом деле по совести. Пусть его теперь режут, пытают, развоплощают – он не раскроет тайны погасшего места Силы. Да, московские Высшие и его собственные помощники знают, где оно. Возможно, что и союзные Дозоры с Инквизицией найдут заветное место. Но смогут ли они взломать твердую воду?
Бутырцев давно подозревал, что амулет защитился сам: утопил неведомую подводную машину, которую тайком привезли британцы на «Принце», и сделал твердь из воды на четвертом слое. Кто же еще мог сотворить такое? Именно «кто».
III
Когда они сошли с моста на берег Северной, серое небо в дальнем, инкерманском, конце бухты вовсю зарозовело, как бы подыгрывая севастопольским пожарам. Сырой ветер, дувший всю ночь, стал стихать. Вслед за их командой по мосту хлынул поток жителей. После пошли команды саперов и охотников, которым только пороховых погребов пришлось подорвать числом аж тридцать пять. Наконец на мосту показались последние войска. Колонны замыкал какой-то всадник. За ним вдали, у городского берега, виднелись только саперы и рабочие, начавшие снимать плоты с якорей и разводить их. Фигурки опоздавших на переправу метались среди развалин на Южной стороне. Самые отчаянные из яличников, перекрестясь, бросились им на помощь, налегая на весла, лихо лавируя в бухте среди утихающих разрывов неприятельских снарядов. «Почем будут за переправу брать? Небось копейкой, как обычно, дело не обойдется…» – подумал Бутырцев, но открылось ему вдруг, что этой ночью многие перевозчики переправляли людей даром, довольствуясь теми крохами, которыми от души делились с ними несчастные. Да и от того отказывались. Светлым тоже было из чего пополнить запасы своей Силы. Но у кого бы рука поднялась?
