— Поговорим об этом вечером, — рявкнул он.
Шона немедленно ответила:
— Боюсь, я не смогу присоединиться к вам за ужином. По приезде я обнаружила приглашение от герцогини Грешем. Приглашение на сегодняшний вечер.
Полковник, смутившись, замолчал, и Шона знала о причинах его смущения. Титул Грешемов и их приглашение повергали его в трепет. Локвуда они презирали и никогда бы не пригласили в свою резиденцию.
Он ненавидел Шону за это приглашение и за то, что она отправлялась на прием без него. Однако снобизм не позволял ему воспрепятствовать ее намерению.
— Ну-ну, — наконец вымолвил он, силясь изобразить искреннюю радость. — Нельзя подвести добрых друзей нашего дома. К сожалению, у меня другие планы. Иначе я бы непременно сопровождал тебя.
— Это было бы весьма неразумно с вашей стороны, — тихо ответила Шона.
Он метнул в ее сторону испепеляющий взгляд, но девушка сумела остаться на высоте положения. Не удостоив отчима ответным взглядом, она вышла из комнаты. Хотя держалась Шона с неслыханной дерзостью, сердце ее колотилось как бешеное.
«Мне нужно бежать, — лихорадочно соображала она. — Он едва сдержался! На что только он не готов пойти, чтобы принудить меня к этому браку?..»
Вернувшись к себе, Шона поспешно набросала несколько строк, где выражала надежду, что ей еще не поздно принять любезное приглашение герцогини, и отправила письмо с лакеем.
Ответ поступил примерно через час. Герцогиня будет рада принять ее в своем доме. Шона вздохнула с облегчением и занялась решением серьезнейшего вопроса: что надеть?
Прибегнув к помощи Эффи, она наконец выбрала вечернее платье из атласа цвета магнолий, расшитое розовыми стразами. Шею ее украсило жемчужное ожерелье — подарок деда.
Независимость, которую Шона всячески демонстрировала, была обусловлена тем, что граф Ларнесский, отец ее матери, оставил половину состояния непосредственно ей, своей внучке, а вторую половину — дочери.
Шона была уверена, что ее отчим считал леди Хелен невероятно богатой и пришел в ярость, выяснив, что сможет прибрать к рукам лишь часть состояния.
Деньгами обеих женщин распоряжались попечители, которые выдавали полковнику Локвуду лишь минимальные суммы из половины его жены, а к наследству Шоны не разрешали даже прикасаться.
Она узнала об этом от самих попечителей, сообщивших ей, что полковник неоднократно пытался завладеть капиталом падчерицы и всякий раз приходил в ярость, получив отказ.
«Он, видимо, считает, что сможет заграбастать мои деньги, выдав меня за своего дружка-забулдыгу», — подумала девушка, облачаясь в вечерний туалет.
Она лишь утвердилась в своих догадках, когда Эффи сказала ей:
— Я говорила с другими слугами, мисс, и они думают, что полковник одолжил денег у этого мужчины.
Не было необходимости уточнять, кем является «этот мужчина». Эффи тоже его ненавидела. По ее мнению, «он слишком уж часто дает волю рукам».
— Ты уверена, что будешь здесь в безопасности? — с тревогой в голосе спросила Шона.
— Не волнуйтесь, мисс. Я пойду на свидание к своему приятелю, — ответила Эффи. — Он полицейский, хотя иногда подрабатывает как борец.
— Ты хочешь сказать, что он один из тех парней, которые лупят друг друга до беспамятства и получают за это деньги? — спросила Шона.
— Да, мисс. Но Джимми еще ни разу не проигрывал.
— Хорошо. Тогда я могу не беспокоиться. Если хочешь, надень мое розовое платье.
Какое же это было облегчение — сесть в карету и умчаться прочь!
Не сдержавшись, Шона обернулась и взглянула на дом. Как она и ожидала, в окне верхнего этажа виднелся силуэт полковника: он тайком провожал ее взглядом.
Ужин у Грешемов прошел в высшей степени приятно. С большинством гостей она была знакома; со всех сторон спрашивали о ее поездке в Эссекс. А вот о полковнике не вспомнил никто.
Шону усадили возле виконта Мелтона, молодого жизнерадостного холостяка. В тот вечер, впрочем, ему явно было не по себе.
Раньше они, бывало, довольно непринужденно флиртовали, но теперь он обратился к ней всего лишь с несколькими словами — и она почувствовала, как он рад был тут же повернуться к пожилой леди, сидевшей по другую сторону.
Когда ужин уже подходил к концу и леди оставили джентльменов за бутылочкой портвейна, Шона заговорила со вдовствующей герцогиней Грешем — женщиной в летах, чей взгляд был не менее остер, чем ее язык.
Эта солидная дама, редко выходившая из дома, тем не менее умудрялась знать о всех свежих слухах и скандалах. Люди нередко обращались к ней за советом. У нее сложилась репутация человека, который способен разрешить любую неурядицу, какой бы трудной она ни казалась.
Когда вернулись джентльмены и общение возобновилось, Шона немного поговорила с хозяевами гостеприимного дома, после чего переместилась на диван. Усевшись с чашечкой чая, она вдруг услышала за спиной чей-то голос и обернулась.
Очевидно, разговор происходил по другую сторону портьеры, висевшей за спинкой дивана. Шона узнала голос говорившего — это был виконт Мелтон.
— Очень надеюсь, что вы сможете мне помочь, герцогиня. У меня большие неприятности.
Ему отвечала вдовствующая герцогиня Грешем:
— Я знаю. Вас насильно женят на дочери Ларксвортов, не так ли? Вам следовало проявить больше осторожности.
— Я всего лишь пригласил ее на танец... — вознегодовал виконт.
— Трижды за один вечер! Нельзя танцевать с одной девушкой более двух раз за вечер. Вы разве еще не усвоили этот урок? Трех танцев достаточно, чтобы вселить подозрения в амбициозных родителей.
— Так оно и вышло на сей раз, — почти простонал виконт. — Сэр Роджер Ларксворт позволил себе довольно грубые намеки.
— Лучшим выходом сейчас было бы уехать на несколько недель за границу, — сказала герцогиня. — Когда вы вернетесь, все уже будут говорить о чем-то другом и забудут об этом инциденте. Но постарайтесь впредь избегать подобных ситуаций.
— Легко сказать! Он здесь не единственный отец с чрезмерными амбициями. Этот Локвуд, положим, тоже занятный экземпляр...
— Неужели и он норовит насильно выдать замуж свою падчерицу?!
— Он уже неоднократно бросал на меня многозначительные взгляды. Мне очень нравится Шона, и если бы ее отец был жив... Все могло бы быть иначе. Но породниться с этим типом — нет уж, увольте!
— Бедняга Шона! — огорченно воскликнула герцогиня.
Шона, которая не смела шелохнуться, сидя по другую сторону портьеры, почувствовала, как лицо ее заливает краска. Вот, значит, до чего довел ее полковник: ни один приличный мужчина уже не хочет с нею связываться!
— Уеду завтра же, — объявил виконт. — Спасибо вам за вашу доброту, за вашу помощь.
