Спенсер тяжело, натужно вздыхает, крутит головой и спрашивает:
– Я слышал, у тебя есть вода.
– Есть, – отвечаю я и глубоко погружаюсь в соседний диван, намеренно делая ситуацию неловкой.
– Я дам тебе мяч с автографом Пейтона Меннинга, – говорит Спенсер, делая, таким образом, свой первый ход, стратегически неудачный.
Хотя он и думает, что это его лучшее предложение, – по сути, это лишь база для переговоров. Шикарная прическа лишь выдает его глупость.
– Это едва ли потянет на полбутылки, – говорю я. – И ты же знаешь, я не большой любитель футбола. Кроме того, этот мяч стоит не больше двухсот пятидесяти долларов.
Это – проверенная информация.
Спенсер напряженно думает и произносит:
– Тогда мяч и бутылку «Джонни Уокера».
И добавляет:
– Для твоего отца.
Грамотный жест, но я должен его осадить. Проблема с теми, кто участвует в бартерных операциях, состоит в том, что они просто обменивают один товар на другой, тотчас же употребляемый. Но если вы действительно собираетесь сколотить состояние, в обмен получать следует только переоцененные активы, активы с повышенной рыночной стоимостью. Мой отец всегда подчеркивал важность диверсификации, и мне приятно думать, что со своего гидратационного бизнеса я заимел-таки диверсифицированный портфолио, на котором я планирую неплохо заработать через «и-Бэй». Пока же я приобрел очень приличную звуковую систему, винтажную коллекцию виниловых пластинок, картину Томаса Кинкейда, экземпляр первого издания «Мальтийского сокола» с автографом Дэшилла Хэмметта, да королевского питона с желтой чешуйчатой шкурой.
Так что еще ценного может Спенсер добавить к моей коллекции?
– Как насчет моего «икс-бокса»?
Я качаю головой. Почему-то все предлагают мне эту игровую приставку.
Но Спенсер знает, что мне нужно, и наш с ним танец понемногу приближается к желанному для меня предмету. Потому что в его комнате ценных подарков и призов висит в рамочке майка Майкла Джордана – пастельно-голубая, тех еще лет, когда тот учился в колледже, с автографом баскетбольного гения. Это – очень редкий экземпляр, и стоит он почти две тысячи долларов.
Спенсер не предложит его сам. Заставит меня самого попросить. Что ж, это справедливо.
– Майка Джордана, – говорю я. – Ящик воды – это двенадцать литровых бутылок – за майку Джордана.
– Я не могу! Отец меня убьет!
– Мое дело – предложить! – произношу я, пожимая плечами.
Спенсер скрипит зубами и жмурится, словно у него запор, после чего говорит:
– Два ящика.
Я понимаю, что выиграл, но встаю, притворяясь, что больше не хочу вести переговоры:
– Если не хочешь говорить серьезно, я вынужден попросить тебя уйти.
– Ящик с половиной? – спрашивает Спенсер.
Я вздыхаю:
– Ладно. Но только потому, что мы давно знакомы.
Я мог бы остановиться и на двух ящиках, но, как я уже сказал, я не люблю Спенсера.
Я протягиваю руку под диван и вытаскиваю бутылку воды, которую держу для пробы. В бутылке воды на треть, и я сую ее Спенсеру.
– Первый глоток бесплатно, – говорю я. – Считай это бонусом.
Спенсер тут же жадно присасывается к бутылке.
– «Аква Вита» добывается в артезианской скважине в Португалии, на глубине почти в милю под землей, – говорю я, пока Спенсер пьет. – Она ионизирована; кислотно-щелочной баланс выдержан в пропорциях, способствующих сохранению кислорода в крови и поддержанию энергии во всем теле в течение дня. Перед розливом в бутылки вода насыщается антиоксидантным экстрактом ягод годжи, который не только очищает печень от токсинов, но и оптимизирует функции иммунной системы.
Спенсер приканчивает бутылку и смотрит на меня влюбленными глазами. Может, он реально влюблен? Ходили некие смутные слухи, но сейчас, я думаю, это просто реакция на того, кто стал его личным спасителем.
– Знаешь, что, – говорю я. – Я отдам полтора ящика за майку Джордана, мяч и бутылку «скотча».
Он кивает, он уже готов на все:
– Хорошо, Генри. Спасибо, Генри!
Я радушно улыбаюсь:
– Всегда рад быть полезным, Спенсер.
И я искренен – нет ничего более приятного, чем сделка, от которой выигрывают обе стороны.
19) Алисса
С внешней стороны ворот, закрывающих Голубиный каньон, расположен фонтан. Когда засуха еще не превратилась в бедствие, а потребление воды не было ограничено, фонтан привлекал пум, живущих в горах. Пумы приходили к фонтану, как домашние котята приходят к своей миске. И это должно было стать красным флагом для ответственных людей, чья обязанность – посматривать по сторонам.
Затем люди принялись покидать фермерские хозяйства в Калифорнийской долине – а она с их легкой руки стала именоваться Тихоокеанской пыльной бочкой. Люди стекались в уже переполненные города, словно кошки, уходящие с обезвоженных холмов. Какими бы красноречивыми ни были эти симптомы, мало кто обращал на них внимание, потому что официальные меры были, говоря буквально, капельными. Те, кого заставали во время полива газона перед домом, платили штраф. Запрету подверглись частные бассейны. О необходимости экономить воду людям талдычила социальная реклама. Ничто из этого не работало. Вода все убегала и убегала, и, наконец, фонтан перед воротами вконец опустел. Пумы либо вымерли, либо отправились восвояси, и теперь перед людьми встал тот же выбор.
В Голубиный каньон можно попасть единственным способом – через ворота, которые охраняют нанятые для этого дела полицейские. Некоторые из них весьма дружелюбны, некоторые ведут себя так, словно они – сотрудники секретной службы, сторожащие Белый дом. Но сегодня на въезде никого нет, да и сами ворота сорваны с петель и валяются в стороне.
– Вот вам и забота о безопасности, – говорит Жаки. – Ворота снесли, я думаю, в первый же день.
– Алисса, посмотри! – говорит Гарретт, показывая на странного вида самодельную баррикаду, возведенную сразу за въездом. Должно быть, ее и построили взамен ворот, соорудив из всякого хлама, притащенного из гаражей – из лестниц и старой мебели, книжных шкафов, которые знавали лучшие дни, газонных кресел и ржавых велосипедов. В баррикаду лег мусор, десятки лет копившийся в гаражах.
– Похоже, все делалось в спешке, – качает головой Келтон.
Мы оставляем машину на обочине и дальше идем пешком.
– Дядя Базилик говорил, в Голубином каньоне вода была и после объявления об истощении ресурсов, – говорю я.
– Да, – кивает Гарретт, – местный народ отбивался от захватчиков.
Мысль о том, что местные мамаши и завсегдатаи клубов могли встать плечом к плечу, чтобы оказать сопротивление напавшим на них мародерам, едва не заставила меня рассмеяться… Но потом я вспомнила наших соседей, напавших на дом Макрекенов.
