Баррикада блокировала машины, но не пешеходов, и мы обошли ее. За все это время мы не встретили ни единой души, и это заставляло нас нервничать.
– Если уж они построили баррикаду, – предположила Жаки, – здесь должны быть люди, которые ее охраняют.
– Еще бы, – отзывается Келтон.
Но никто из нас не горит желанием довести эту мысль до ее логического завершения.
Неожиданно мой брат начинает капризничать:
– Алисса! Мне здесь не нравится. Давай уйдем!
– Мы не можем, – напоминаю я Гарретту. – Нам нужен грузовик дяди Базилика.
– Не нужен! – продолжает скулить Гарретт. – Мы там, на дороге, видели несколько брошенных полноприводных грузовиков. Можно взять один и завести. Просто соединить проводки. Я знаю, Жаки умеет это делать.
Жаки гневно смотрит на Гарретта.
– Ты полагаешь, я способна на преступление? – заявляет она. – Я оскорблена до глубины души.
– А ты, действительно, умеешь? – спрашиваю я.
– Умею, – отзывается Жаки. – Но я все равно оскорблена.
Мы стоим в начале трехполосной улицы. Зелень здесь вымерла не вся. Дядя Базилик говорил, что для полива жители поселка используют очищенную воду из канализации. Зеленые растения Голубиного каньона – такая же мишень для захватчиков, как и сияющий по ночам электрическим светом дом Макрекенов.
– Наш дядя живет неподалеку от ворот, – говорю я своим спутникам. – Повернем направо у первой остановки, а оттуда – с четверть мили.
Подумав, я добавляю:
– Угнать брошенную машину – это будет наш план «Б».
Жаки приподнимает край блузки, показывая, что пистолет, принадлежащий Келтону, по-прежнему с ней.
– Только если у нас возникнут проблемы, – говорит она.
Ее фраза едва не выводит меня из себя:
– Если у нас возникнут проблемы, мы станем вести себя, как цивилизованные люди.
– Ей же необязательно стрелять, – качает головой Келтон. – Можно просто показать, и люди испугаются.
Я делаю глубокий вдох и решаю не спорить. Почему это Келтон не на моей стороне, а на стороне Жаки, и особенно в вопросе оружия? Но, с другой стороны, именно ему мы обязаны тем, что оружие вообще участвует в наших делах. Может быть, это все-таки не удивление, а озабоченность. После того, как Келтон прицелился в Стью Лисона, я уже и не знаю, кто из них более склонен использовать пистолет – он или Жаки.
Дафна, бывшая подруга нашего дяди Базилика, живет в большом доме, оставленном ей ее матерью. Перед тем, как переехать сюда, она работала агентом по недвижимости в Молесто – городке, близ которого дядя Базилик держал ферму. Но миндальное дерево требует уйму воды, а когда ее подача была ограничена, фермы, подобные той, которой владел дядя, быстро прогорели. Дядя объявил себя банкротом, отдал свое имущество банку, а сам переехал к Дафне. Дафна же в это время видела себя на вершине успеха, потому что на руках у нее было совершенно невероятное количество предложений о продаже недвижимости. Но оказалось, что никто из тех, кто сохранил о ту пору рассудок, не собирался покупать дома, а потому Дафна не смогла продать ровным счетом ни-че-го. Цены на недвижимость обрушились.
Затем Калифорнийскую долину переименовали в Тихоокеанскую пыльную бочку, и, таким образом, в гроб этой местности был вбит последний гвоздь. Теперь Молесто, как и прочие городки этого типа, такие как Бейкерсфилд, Фресно и Мерст, превратился в город-призрак. Так или иначе, у дяди и Дафны хватило ума уехать из Молесто до начала кризиса и перебраться к ее матери, неторопливо умиравшей в своем доме, который после завершения этого процесса перешел к дочери.
Потом Дафна дважды выгоняла дядю Базилика, и он – дважды же – переезжал к нам.
Я Дафну понимаю. То есть я ее не виню. Не то чтобы дядя не мог найти работу – он просто ее не искал. Думаю, он был сломлен потерей фермы. Дафна достаточно сильно любила его, чтобы дать еще один шанс, но, я думаю, ничего у них не вышло, потому что дядя вновь оказался в нашем доме, и когда это произошло во второй раз, мы были уверены, что это навсегда.
– Пока не встану на ноги, – говаривал дядя.
Но как человек может встать на ноги, если они у него обрублены по колени?
Наконец мы выходим на улицу, где стоит дом Дафны. По-прежнему не видно ни одного человека. Хотя деревья, растущие по краям улицы, еще могут похвастать зеленью листвы, газоны перед домами в таком же состоянии, как и в нашем районе. Некоторые уже умерли. Коричневая трава и безжизненные кусты. Прочие засажены пустынной растительностью – кактусами, суккулентами, а также декорированы речными камнями. Около трети домов предпочли нелепые искусственные газоны. Обычное для пригородов притворство – что есть, то и ладно. Дом Дафны – из таких, и его нетрудно найти по искусственному фикусу, от такой штукенции до абсурда – один шаг. Этот фикус – единственное зеленое пятно на улице, и в этом есть нечто зловещее.
Грузовика дяди Базилика перед домом не видно. Наверное, в гараже.
– А что, если они уехали? – спрашивает Гарретт. – Как и тогда, с фермы.
Это то, что я должна была предусмотреть. Значит, не предусмотрела. Я не отвечаю Гарретту. Вместо этого я подхожу к двери и звоню. Звонок, естественно, не работает. Тогда я стучу. Громко и настойчиво. Тишина. Неужели Гарретт прав? Но дверь распахивается, и на пороге появляется дядя Базилик.
– Алисса? Гарретт? – спрашивает он удивленно и одновременно радостно, хотя радость эта несколько приглушена. – Что вы здесь делаете? Где ваши родители?
На этот вопрос у меня нет ответа. Не хочу даже задумываться об ответе. Я заблокировала его в самом отдаленном уголке своего сознания, чтобы оно хоть как-то работало. Если я скажу дяде, что не знаю, где находятся мои мать и отец, то расплачусь, а потому предпочитаю не отвечать.
– Мы можем войти? – спрашиваю я.
– Конечно! – спохватывается дядя, и мы входим.
В доме жарко, что делает его не вполне уютным. Фасадом жилище Дафны выходит на юг; в нем много окон, но штор не хватает. На окнах, где нет штор, висят простыни, которые должны блокировать свет и тепло, но толку от них – чуть. И во всем доме стоит запах – плесени и чего-то неприятно острого, словно в больничной палате, которую долго не проветривали. Явный признак того, что в доме что-то не так, но поскольку в моем списке слишком много вещей, которых в реальности раньше не было, то я уже устала их считать и – более того – обдумывать.
Похоже, наш дядя обезвожен. Даже хуже, чем просто обезвожен – он смертельно бледен, а кожа на его лице обвисла, словно устала удерживаться на костях. Глаза темные и ввалившиеся. Выглядит дядя, как наркоман, хотя я знаю, что наркотики его не интересуют. Так, курнет иногда – вот и все. Нет, здесь что-то другое.
– Вам нужна вода? – спрашивает дядя. – У меня ее много.
