Алисса понимает всю мудрость слов Жаки, но успокоиться не может.
– У него много «Аква Виты», – говорю я. – Даже если она и пролетит сквозь него, не задерживаясь, в нем сохранятся растворенные там электролиты. Доказано, что формула этой воды способна улучшить качество жизни.
– Отлично! – восклицает Жаки. – Это как раз то, что нам нужно – живой рекламный ролик с модной прической.
Это то, что я называю двусмысленным комплиментом. Но я во всем предпочитаю видеть позитивную сторону.
– Информация способна спасать человеческие жизни, – говорю я. – Как и хорошая прическа в соответствующей ситуации.
В кабине жарко. Кондиционер вроде бы включился, когда мы тронулись, но прохлады не ощущается. Жаки замечает это и принимается проверять выключатель.
– Что не так с этой штукой? – спрашивает она.
– О, я совсем забыла, – отзывается Алисса. – Кондиционер не работает. Дядя все собирался починить, но так и не собрался.
Жаки сердито смотрит на нее.
– Могла бы и пораньше сказать, – ворчит она.
Мы опускаем окна, но снаружи так же жарко, как и внутри. Цифровой термометр на приборной доске показывает девяносто восемь градусов по Фаренгейту. Температура тела кажется почти невыносимой, когда она снаружи тебя, а не внутри. Когда мы совершали сделку, дядя Алиссы обязан был сказать мне, что в его машине нерабочий кондиционер. С точки зрения закона такая информация должна быть открыта покупателю.
Брат Алиссы поворачивается ко мне и спрашивает:
– По каким видам спорта у тебя нашивки?
Мне жарко в моей бейсбольной куртке, но я не хочу ее снимать.
– Эта по футболу, – показываю я на рукав.
Похоже, Алисса заинтересовалась, хотя, как мне кажется, старается этого не показывать.
– А эта – по лякроссу.
– Лякросс? – переспрашивает Жаки. – Ты, наверное, мастерски управляешься с клюшкой.
Я предпочитаю не комментировать это замечание.
Кончиком пальца Алисса трогает еще одну нашивку.
– Ты участвовал в диспутах? Как капитан команды?
Я пожимаю плечами так, словно это ничего не значит.
– Я просто умею находить хорошие аргументы в споре.
– А что у тебя за татуировки на руке? – спрашивает брат Алиссы.
– Это не татуировки, – отвечаю я. – Обычные чернила.
– И что там написано?
Я тяну за рукав куртки и пытаюсь поднять руку так, чтобы моим спутникам было видно мое запястье, но боль в плече меня останавливает. Вывих – подарочек, который еще долго будет приносить мне свои плоды. Тем не менее я закатываю рукав, из-под которого появляются написанные слова. Брат Алиссы, запинаясь, читает:
– Кон-тро-версия. Ре-лик-ты.
– Слова дня, – поясняю я.
Алисса с усмешкой на губах смотрит на меня.
– Ты пишешь на руке трудные слова?
– Свой внутренний словарь нужно постоянно подкармливать, – отзываюсь я, – иначе он умрет, – говорю я, цитируя Ивлина Во. Хотя я и не знаю, кто такой Ивлин Во, но тут смысл в том, чтобы знать источник цитаты.
– Когда надпись стирается, слово прочно оседает в памяти, – объясняю я.
– У меня есть парочка слов, которые я с радостью написала бы у тебя на руке, – говорит Жаки.
Мы подъезжаем к воротам поселка, и я вижу, что они перекрыты чем-то вроде баррикады – еще один признак того, насколько глубок охвативший нас кризис. Весьма неряшливого вида баррикада. Должно быть, ее возводили из подручного материала сами жители, и она напоминает плотину, которую на реке строят бобры.
– Я же совсем про нее забыла! – говорит, покачав головой, Жаки.
– Может быть, мы просто перевалим через нее? – предлагает рыжий психопат. – У грузовика приличный клиренс.
– Зачем рисковать грузовиком? – возражаю я. – Выйдем из машины и разберем завал.
В общем, это единственно разумное предложение, но то, что я высказал его первым, на несколько дюймов приближает меня к положению лидера.
Мы выбираемся из грузовика и начинаем разбор баррикады. У меня не очень-то получается, и Жаки это замечает.
– Что с тобой, Ройкрофт? – спрашивает она. – Таскать тяжести ниже твоего достоинства?
– Оставь его в покое, – говорит Гарретт. – У него плечо болит.
Я усмехаюсь и пожимаю плечом. Одним.
Расчистив проезд, мы вновь забираемся в кабину. Я мог бы сесть и рядом с водителем, но пока решаю сохранить статус-кво, а потому забираюсь на прежнее место. Сзади тесновато, но, честно говоря, можно и потерпеть.
– Смотрите! – говорю я, когда мы выезжаем за ворота. – Кто-то «БМВ» на дороге оставил.
– Точно! – подхватывает Жаки. – Ну и идиоты!
Мы удаляемся от Голубиного каньона, и у меня есть время более глубоко оценить моих спутников.
Похоже, командует здесь Алисса, хотя Жаки хотела бы быть на ее месте. Младший брат Алиссы заступился за меня у ворот, поэтому я, как мне кажется, могу считать, что заручился его поддержкой. Остается этот рыжий псих, но он – часть уравнения, которую я легко могу вынести за скобки. Мне знаком этот тип. Злой. С садистическими наклонностями. Социопат. Скорее всего, маргинал и находится в самом начале преступной карьеры – будет торговать наркотиками. Такие ради развлечения дубасят скаутов.
Мне не нужно даже заручаться его поддержкой. Пока же я фокусирую свое внимание на Жаки. Пытаюсь разгадать ее. Многие, глядя на цвет ее кожи, наверное, полагают, что в ней течет латиноамериканская кровь. Вовсе нет. Интонации и язык тела указывают на совсем другие части света. Глаза и абрис лба выдают в ней европейский тип.
Жаки в зеркало видит, что я ее рассматриваю, но я не отвожу взгляда.
– Ты итальянка? – спрашиваю я почти наобум.
– Гречанка, – отвечает она. – Но тебе-то что за дело?
– Греко-романский тип, – говорю я. – Не слишком ошибся.
И добавляю:
– Классические контуры. Если бы Венере Милосской не отбили руки, она была бы похожа на тебя.
– Если бы Венере Милосской не отбили руки, – отзывается Жаки, – она съездила бы тебе по физиономии.
– А что ты скажешь про нас? – спрашивает Гарретт.
– Гарретт, – одергивает его Алисса, – это бесполезно. Никому еще не удавалось.
Но Гарретт все равно настаивает. Я вступаю на зыбкую почву: наше общество в этническом отношении столь динамично, что, ошибись я, могу и обидеть.
– Я думаю, нечто европейское с легкой примесью чего-то более экзотического…
Алисса, похоже, пребывает под впечатлением от моих слов.
