– Ты знаешь как.
– Я фамилию не знаю.
– Так мы что, по фамилиям будем друг друга величать? А если нет, то какое это имеет значение?
Наконец он поворачивается к Келтону:
– Ну, и как мы будем добираться до твоего убежища?
Стоп-кадр: улица Риджкрест, 13; Голубиный каньон
Герберт испытал немалое облегчение, когда утром увидел своих племянника и племянницу. Хорошо, что с ними все в порядке. Но где же его сестра и шурин? Сами они никогда не отпустили бы Алиссу и Гарретта одних. Племянница явно что-то недоговаривала. А что это за девица с ними? Среди подруг Алиссы Герберт ее прежде не видел. Келтона он еще мог бы переварить. У каждого из нас среди соседей есть такой ненормальный. Но от Жаки исходит такая непонятная энергия, что индекс опасности просто зашкаливает.
Герберт закрывает глаза и, облокотившись на перила лестницы, застывает. Его лихорадит, а собственное тело кажется таким тяжелым, что подъем на второй этаж представляется восхождением на Эверест. Герберт, превозмогая слабость, делает глубокий прерывистый вдох. Нет, проблемы нужно осмысливать по одной. Сейчас он не может обнять свою сестру, поэтому думает об Алиссе и о том, что за компанию она себе нашла. То, что они к нему не вернулись, – хороший знак. Кроме того, он слышал гул мотора своего грузовика, а ошибиться здесь он не может. Значит, грузовик в распоряжении Алиссы и ее друзей.
Герберт, делая паузу после каждого шага и переводя дыхание, поднимается по лестнице, одновременно проклиная себя за то, что поверил текшей из крана воде после того, как в поселке переключились на старый резервуар. Все ведь так гордились собой, что нашли решение проблемы водоснабжения после общего отключения! И все пили. Пил и Герберт, пила Дафна. Утоляли жажду застойной водой, которая гнила в темном резервуаре бог знает сколько лет.
И по вкусу она ничем не отличалась от нормальной. Не тянуло скорчить брезгливо рожу и выплюнуть то, что набрал в рот. Немножко отдавало землей, но и все. Интересно, а у кого-нибудь хватило ума вскипятить воду перед тем, как пить? Вряд ли. Тобой владеет ложное чувство безопасности, когда на кухне ты открываешь сияющий хромом кран. Конечно, вкус у нее не тот, что у фильтрованной воды. Со всеми ее флюоридами, хлорированием – чем они там еще обрабатывают воду? Но не может же вода стать убийцей! И кто бы догадался, что так оно и будет?
Теперь в поселке – необычные тишина и покой. Далеко не сразу Герберт сообразил, что это подобие мира есть самый верный признак того, что все обстоит хуже некуда. Никто не появляется на улице потому, что все жители, как и они с Дафной, слишком больны и слабы.
Герберт доходит до середины лестницы.
Одной рукой он сжимает бутылку «Аква Виты», другой держится за перила. Единственное, почему он еще держится, – это «Аква Вита». Да, она пролетает сквозь него, почти не задерживаясь в организме, но, проходя через его израненные болезнью внутренности, какая-то часть воды все же задерживается. Это дало ему силы продержаться, когда приехали Алисса и Гарретт. Они и не заметили, как ему трудно просто держаться на ногах. Да и сам их вид выбросил ему в кровь изрядную порцию живительного адреналина.
Теперь приходится за это расплачиваться – слабость волна за волной накатывает на Герберта.
Верхняя ступенька. Герберт стоит, переводя дыхание и стараясь не замечать, как дрожат его ноги. Не исключено, что это – последний раз, когда ему удалось преодолеть подъем.
На некоторое время. Только на некоторое время.
Он входит в спальню. Запах стал еще сильнее. Он меняет простыни дважды в день. Он не знает, сможет ли сделать это еще раз, но знает, что должен.
Герберт не извещает Дафну о своем приходе. Он перестал говорить с ней еще вчера, поняв, насколько это больно – говорить и ничего не слышать в ответ. Теперь он ухаживает за ней молча, пытаясь накормить мягкой пищей и надеясь, что пища удержится. Он вливает ей в рот по капле воду «Аква Вита», отчего она кашляет и давится, а вода изливается на белую наволочку подушки.
Герберт сидит на краешке кровати, касаясь кончиками пальцев тонкой кожи Дафны – такой тонкой, что под ней видны вены. Глаза ее, похожие на бледные мраморные шарики, смотрят сквозь него. Она даже не моргает.
Он прислушивается к дыханию Дафны и ничего не слышит. Приникает ухом к ее груди, ищет биение сердца. Есть – слабое, натужное. Она тоже взбирается на Эверест, оставаясь в неподвижности. Интересно, а что он будет делать, когда, приложив ухо к ее груди в очередной раз, ничего не услышит?
И, уже вставая, чтобы отправиться за свежими простынями, он с удивлением замечает возле кровати нечто, чего здесь не было.
Это – оранжевая аптечная бутылочка. Кто ее здесь оставил? И зачем? Герберт никогда не верил в чудеса. Ведь чуда не произошло, когда он потерял свою ферму, когда расставался с другими дорогими ему вещами! Но вот он читает надпись на бутылочке: «Кефлекс», и его представление о действительности меняется на диаметрально противоположное.
26) Келтон
Незнакомцы. Я сижу в машине с незнакомыми мне людьми. Жаки, таинственная и неуправляемая. Генри, который совсем не тот, за кого он себя выдает. Даже Алисса и Гарретт – большие вопросительные знаки. Похоже, я вообще никого из них толком не знаю. Но самый главный для меня незнакомец – это я сам. Конечно, я знаю собственное имя. Знаю, где я живу, то есть – жил, потому что неизвестно, живу ли я там теперь. У меня сохранились все мои воспоминания, но новые воспоминания, точнее – ОДНО новое воспоминание, озвученное выстрелом из дробовика, сделало все прежние пустыми и ничего не значащими.
Сегодня утром, перед самым рассветом, когда пришел момент выбора – драться или бежать, мое тело предпочло последнее. Когда ты выбираешь бегство, тебя подхватывает и несет некая сила; в случае драки сдаешься на милость более сильного, чем ты. Если бы Алисса меня не вырубила, я совершил бы убийство. Но теперь я, по крайней мере, уверен, что способен драться. И, зная это, я могу научиться держать под контролем эту свою способность.
Но теперь мною овладевают темные, разрушительные мысли. Как тогда, когда солдат направил на меня свою пушку, и часть меня вдруг захотела, чтобы он нажал на спуск и вынес мне мозги. Или когда я пожелал, чтобы Генри, не останавливаясь и не сворачивая с дороги, проехался бы по толпе людей. Хорошо бы, если бы что-нибудь взорвалось и все почувствовали, насколько глубоко шрапнель проникает под кожу. Я знаю – эти мысли ужасны. Но они циркулируют в моем мозгу, и кто я такой, чтобы их останавливать?
Но потом я начинаю слышать голос своей матери. Матери, которой, как я понимаю, уже нет в живых. И она говорит: «Все проходит. Даже самые тяжелые беды. И, когда это случается, они уже не выглядят такими тяжелыми».
А затем во мне начинает звучать голос отца. Более строгий и внушительный, взращенный опытом: «Все, что происходит, это урок жизни, Келтон. Учись у жизни. Совершенствуй себя. Становись сильнее».
