– Сегодня рейс до Портленда в пять тридцать, – говорит она. – О нет, он тоже полностью продан. Смотрим дальше…
Она продолжает терзать свой компьютер:
– Восемь двадцать… Опять нет…
Дэлтон поворачивается к Саре и шепчет:
– Посмотри на нее. Пусть увидит твои глаза.
Мать всегда говорит Дэлтону и его сестре, что у них такие глаза, что их взгляд способен растопить любое сердце и превратить его в лужицу. Правда, с Дэлтоном этот номер уже не проходит: в свои семнадцать, с густым лицевым пирсингом, нашейной татуировкой и волосами, которые, как говорит отец, напоминают заросли бурьяна, он уже неспособен производить впечатление на публику. Только на девушек-однолеток. Но глаза его сестры по-прежнему производят впечатление даже на самых черствых взрослых. Дэлтон берет Сару на сгиб руки и поднимает лицом к служащей.
– Какая лапочка! – с придыханием произносит служащая, и ее принтер выдает три новых билета.
– Вот, – говорит она. – Это самое лучшее, что я могу сделать. Рейс на завтра, в шесть тридцать.
Они ждут. Уйти они не могут, потому что толпа непрерывно растет, и через службу безопасности им не прорваться.
Ночь они проводят в неуютных креслах зала ожидания, прося по глотку-другому воды у тех, кто готов с ними поделиться. А таковых – раз-два и обчелся.
Приходит утро, но даже с билетами они не могут попасть на рейс, улетающий в шесть тридцать. Как и на следующий рейс. Как и на прочие рейсы.
Но нет билетов и на самолеты, летящие в другие места.
А здание аэропорта настолько забито нервными пассажирами, что администрации приходится вызвать дополнительные наряды полиции.
Оттого, что на дорогах повсюду пробки, цистерны с горючим для самолетов не в состоянии пробиться в аэропорт.
А потому Дэлтон, его мать и сестра должны примириться с мыслью, что они никуда и никогда не полетят.
День второй
Воскресенье, 5 июня
2) Келтон
Отец всегда говорил мне, что на нашей планете обитают три вида человеческих существ. Это, во-первых, овцы – убогие, плюнувшие на себя животные. Они кормятся утренними новостями, а их, в свою очередь, пожирает очередной рабочий день, чтобы к вечеру выплюнуть как пережеванный кусок вонючего мясного рулета, что несколько недель провалялся у задней стенки холодильника. Если сказать короче, то овцы – это беззащитное большинство, абсолютно неспособное признать неизбежность реальной опасности и уповающее на систему, которая, как они полагают, должна о них позаботиться.
Следующая категория – волки. Плохие парни, для которых не писаны законы, но которые, когда им это выгодно, готовы притворяться добропорядочными гражданами. Эту породу составляют воры, убийцы, насильники и политики, которые кормятся за счет овец и заканчивают жизнь либо в тюрьме, либо на свалке рядом с истлевшими носками, связанными когда-то вашей бабушкой. Этих людей вы ежегодно ритуально подрываете с помощью больших петард.
И, наконец, есть люди, подобные нам. Макрекены. Правители мира. На первый взгляд мы выглядим как волки – большие клыки, острые когти, способность к жестокости. Но что нас отличает от тех и других, так это то, что мы представляем собой золотую середину. Мы можем легко управлять стадом овец, способны даже защищать их. Но можем и бросить на произвол судьбы, если нам это выгодно. Отец говорит, что мы – избранные, наделенные правом выбора, и в минуту реальной опасности лишь мы одни и выживем. И не только потому, что у нас есть триста пятьдесят седьмой «Магнум», три австрийских «Глока-G19» и помповое ружье «Моссберг», а еще потому, что мы, сколько я помню, тщательнейшим образом готовились к неизбежному краху нашего общества.
Сейчас воскресенье, второй день без воды в водопроводах. Стоит удушливая жара, и чувствуешь себя, как банка содовой, оставленная на солнцепеке. Если судить по солнцу, время – три с небольшим пополудни, и я забираюсь в свое личное убежище. Если быть точным, то это приподнятый над поверхностью форт, который я построил на дубе, растущем на заднем дворе. Кто-то может назвать это шалашом, но такое название оскорбительно и для меня, и для моего укрепленного убежища. Разве кто-нибудь хранит в шалаше оружейный арсенал и ведет из шалаша разведку с применением системы инфракрасного слежения? Мое убежище почти так же круто, как и вполне реальное убежище, которое мы построили в лесу на случай ядерной атаки, электромагнитного импульса и прочих сценариев конца света. Мы строили его все вместе несколько лет назад, как раз перед тем, как мой старший брат Брэди ушел из дома. И если все обернется полным хаосом, наша семья переберется туда. Но пока мне хватает своего собственного убежища на дереве.
У меня здесь достаточно собственных припасов. Позаботился я и об оружии. Есть у меня ружье для пейнтбола, моя тактическая наступательная рогатка и пневматическое ружье «Уайлдкэт уиспер». Из припасов – оптимальное количество энергетика «Маунтин дью», на котором можно запросто несколько недель обойтись без сна, а также пакеты с моей любимой лапшой быстрого приготовления – той, что с ароматом цыпленка. Приятно осознавать, что ты запасся достаточным количеством еды с глутаматом натрия, который поможет тебе пережить умирающее в муках человечество.
Я выглядываю из окна своего форта и замечаю, как кто-то приближается к нашему дому. Чтобы рассмотреть его получше, беру бинокль. Коричневый костюм и галстук «боло» – отличные приметы, выдающие своего владельца со всеми потрохами. Это мистер Бернсайд, в прошлом управляющий крупной фирмы, который никак не может смириться с тем, что карьера его закончилась. Не придумав ничего лучше, пару лет назад он организовал тихий переворот и подмял под себя Ассоциацию домовладельцев. С тех пор он управляет ею железной рукой. Мы абсолютно уверены, что мистер Бернсайд – фашист. Наверняка пришел известить нас, что наши окна чересчур пуленепробиваемы, дверь в гараж содержит в себе недопустимый избыток титана, а расположенная на крыше посадочная площадка для дронов вызывающе хороша. Но, присмотревшись, я вижу, что мистер Бернсайд явился без обычной своей папки с заявлениями, петициями и прочей бюрократией. Вместо этого он держит в руках то, что напоминает подарочный сверток, украшенный бантом. Мне интересно, а потому я, крадучись, прикрываясь кустами, пробираюсь к той стороне дома, откуда видно парадную дверь.
Бернсайд приглаживает свой прикрывающий лысину зачес и четырежды стучит. Потом добавляет пятый стук, лишний раз доказывая тем самым свой несносный характер.
Мой отец открывает дверь, но только наполовину.
– Добрый день, Билл, – говорит он. – Чем я обязан тому удовольствию, что вы доставляете мне своим визитом?
Означает же все это: «Какого черта тебе от меня нужно?»
Бернсайд улыбается, демонстрируя зубы слишком белые, чтобы быть естественными.
– Просто проверяю, как обстоят дела у семей в нашей округе.
После чего внимательно осматривается, демонстрируя деланую заинтересованность.
