Латония заколебалась. Она понимала, что благоразумнее было бы промолчать, ибо любое возражение еще больше настроило бы лорда против кузины, однако его позиция была неверна, и Латония не смогла удержаться:
— Человек, склонный к такой аффектации… к излишней эмоциональности… наверняка неуравновешен.
Она говорила очень тихо, тщательно подбирая слова, но лорд Бранскомб рассердился еще больше.
— Как вы смеете снимать с себя ответственность?! — загромыхал он. — Вы, и только вы, виноваты в том, что он решился на крайность! Вы, без сомнения, заставили его поверить в то, что он вам интересен, а потом, наигравшись, отбросили его жестоко и бессердечно! Неудивительно, что он потерял контроль над собой!
Лорд Бранскомб явно ждал ответа, и Латония произнесла:
— Боюсь, это всего лишь ваши догадки. Я же могу сказать вам, что Эндрю Ауддингтон был назойлив и надоедлив до такой степени, что я не могла больше выносить его общества.
Она говорила это, потому что чувствовала необходимость защитить кузину. Ее дядюшка не должен был осуждать ее лишь со слов явно настроенной против нее леди Ауддингтон.
— Мне остается только сказать, — заявил лорд Бранскомб, — что вы еще более бессердечны, чем я предполагал. Мне горько и стыдно оттого, что вы — моя племянница.
С этими словами он вышел из каюты и с треском захлопнул за собой дверь.
Какое-то время Латония не двигалась, ожидая, пока ее чувства успокоятся и уляжется страх.
«Глупо было с моей стороны ввязываться в спор, — подумала она. — Теперь он только еще больше невзлюбит Тони. Но это нечестно! Я знаю, что он несправедлив, а папа всегда учил меня бороться с несправедливостью».
В эту минуту ей так не хватало отца, который высказал бы свое мнение о лорде Бранскомбе. Он часто упрекал дочь в том, что она слишком поспешно судит о людях и не умеет встать на их точку зрения. «Для каждого дурного поступка есть смягчающее обстоятельство», — говорил он.
Однако Латонии трудно было поверить, что можно оправдать готовность лорда Бранскомба поверить всему плохому, что говорят о его племяннице другие, даже не выслушав ее саму.
«Он жесток», — подумала Латония.
Больше всего на свете ей захотелось избавиться от своей роли и вернуться домой, но это было невозможно, а значит, решила она, нужно не обращать внимания на обвинения лорда Бранскомба и по мере возможности получить удовольствие от путешествия.
В то же время Латония понимала, что будет весьма нелегко не обращать внимания на своего опекуна, особенно учитывая, что все плавание они проведут почти, не выходя на палубу.
«Удивительная наивность — воображать, что можно удержать на привязи такую девушку, как Тони, и запретить ей общаться с другими пассажирами!» — подумала Латония. Она не сомневалась, что Тони ужасно бы разозлилась и непременно ухитрилась бы сбежать. Подкупила бы стюардессу, вылезла через иллюминатор — пошла бы на все, но ни за что не согласилась бы стать узницей своего дядюшки.
Впрочем, Латония понимала, что у нее самой на это не хватит отваги. Она уже попыталась высказать свою точку зрения и только еще больше его разозлила.
«Я должна молчать и соглашаться со всем, что он скажет», — подумала Латония.
Корабль еще не вышел из Ла-Манша, и море было спокойным. Латония подошла к столу и начала рассматривать книги. Все они были об Индии, и некоторые — на каком-то иностранном языке, вероятнее всего, на урду.
Внезапно ей в голову пришла отличная идея.
Приблизительно через час лорд Бранскомб возвратился в каюту; он выглядел не менее рассерженным, чем когда уходил. С Латонией он не заговорил, и та неуверенно произнесла:
— Я хотела бы попросить вас кое о чем, дядюшка Кенрик.
— О чем? — резко спросил лорд Бранскомб.
— Если мне придется просидеть здесь все плавание, не могла бы я за это время немного поучить… урду?
Сказать, что лорд Бранскомб был удивлен, значит, ничего не сказать.
— Изучать урду? Зачем вам это?
— Меня всегда интересовали иностранные языки, — ответила Латония. — Будет обидно, если, приехав в Индию, я не смогу понимать, о чем говорят индийцы.
— Большинство из них говорят по-английски, — ответил лорд Бранскомб, — а с теми, кто не говорит, вам вряд ли придется общаться.
— Европейские языки мне давались легко, — настаивала Латония. — Может быть, на корабле найдется человек, который сможет давать мне уроки? Я хотела бы говорить на урду, и ваши книги могли бы мне в этом помочь.
— Откуда вы знаете, что они написаны на урду? — резко спросил лорд Бранскомб.
— Я просто… предположила, — на мгновение замявшись, ответила Латония.
Она не могла рассказать ему, что, собираясь в Индию, ее отец сказал:
«Придется освежить мой урду. За эти годы он изрядно заржавел».
«А в Индии вы говорили на нем?» — спросила Латония.
«Когда наш полк туда перебросили, я был очень молод и полон служебного рвения. Поэтому я изучал урду еще до отъезда из Англии, а потом и на корабле».
Рассмеявшись, он добавил:
«В этом не было особой необходимости. Никто из других офицеров не знал ни слова на урду и нисколько от этого не страдал».
«А вам он когда-нибудь пригодился?» — спросила Латония.
«Да, — ответил отец. — Я получил возможность, разговаривая с любым индийцем, проникать в самую суть его характера. И надеюсь, солдаты моего полка уважали меня и доверяли мне, потому что могли рассказать мне о своих неприятностях на родном языке».
«Они просто боготворили твоего отца», — вмешалась мать Латонии. Капитан Хит улыбнулся, а она добавила, обращаясь к нему:
«Если бы твой полк оставили в Индии, а не вернули в Англию, где жизнь гораздо дороже, ты бы по собственной воле никогда не покинул эту страну».
«Думаю, да, — ответил капитан Хит. — И в то же время я не жалею. Здесь мы жили счастливо, а индийский климат был бы вреден Латонии. Дети плохо переносят такую жару».
«Да, это так, — негромко произнесла мать Латонии. — Я не могу спокойно думать о маленьких могилках на английских кладбищах в Индии. Младенцам тяжело выжить в таком климате».
«Зато у нас есть наша Латония», — сказал капитан Хит, обнимая дочь.
Теперь Латония думала, что отец был бы рад, если бы она выучила урду, и потому продолжала настаивать:
— Прошу вас, попросите кого-нибудь давать мне уроки! Я обещаю стараться.
Лорд посмотрел на нее так, словно подозревал, что за ее просьбой кроется что-то дурное, но в конце концов произнес:
— Я поговорю со старшим стюардом, быть может, он что-то предложит. Если нет, я буду учить вас сам.
