— Ну, ничего не замечаете? — в третий раз пристал он к равнодушным зрителям. Те, в свою очередь, присмотрелись повнимательнее, и наконец дядька в третьем ряду громко сказал:
— Да они же все бухие!
— Да нет же, нет! — испуганно закричал ведущий. — Я хотел сказать, какие они стройные и ловкие, а потому, что занимаются карате, и вот как раз сейчас и песня будет о карате.
Прослушав, как «бухие» поют самопальную песню о силе и духе, я вышел покурить.
Когда вернулся, похоже было, что все зрители из зала переместились на сцену и, держа в руках меню, довольно стройно под руководством того дядьки пели кантату «Ленину слава».
«Ленину слава, слава в веках, слава, слава, слава, — пел хор, не балуя разнообразием, и наконец последним мощным аккордом, от которого задрожали древние стены филармонии, закончил: — Сла-а-а-а-ва!»
— Слава, снимай софиты, — раздался из осветительной ложи простуженный бас.
Я вышел на улицу и мимо красивого транспаранта «Деньги в кассу — искусство в массу» направился все-таки к морю.
Встретил Андрея, обрадовались оба: ну конечно, аж всю ночь не виделись. Он говорит:
— Давай погуляем, потом сожрем что-нибудь, а там и концерт.
Я-то с радостью согласился, с ним обедать всегда здорово: и суп горячий подадут, да и кофе запросто найдется.
Ему тоже со мной приятно. Так-то на улице проходу не дают, а тут я вроде телохранителя, морду зверскую сделаю, то локотком кого ототру, то на ногу вовремя наступлю.
В общем, идем оба, радуемся. Через рынок прошли — ничего особенного. Обычный мощный и высокий звук «с» висит — это когда несколько сотен покупателей одновременно шипят: «Совсем с ума сошли!»
Дальше мимо аптеки идем — очередь огромная, наверное, выкинули что-то. Ведь у нас как? Если «выкинули», то должны тут же моментально «расхватать». Судя по количеству женщин в очереди, «расхватывают» скорее всего вату. Я бы в другом случае их за километр обошел, но Андрюшка на витрине, что ли, увидел для горла хорошее заграничное средство, которым он часто профилактику на себя оказывает и которое в Москве трудно достать.
— Зайду, — говорит, — может, без очереди артисту дадут.
Ну, минут десять ходил орлом перед прилавком, лицом торговал, и действительно, задерганная продавщица подняла голову, уронила вату, обомлела и кричит не своим голосом:
— Зинка! Иди быстрее — Корнелюк пришел!
В общем, купили мы средство и 6 кг ваты и пошли в универмаг.
Насчет Корнелюка-то — это, в общем, редкость большая вышла, а так народ своих героев в лицо хорошо знает, к Андрею на улицах подбегают, требуют автограф, не имея ни ручки, ни бумаги, приглашают на званые и незваные обеды и вообще всячески дают понять, что узнали: кто улыбнется, кто рожу скорчит. Ему-то, конечно, все это страшно надоело, но делать нечего — сам виноват.
Вот и в универмаге идем, люди мы солидные — за тридцать с гаком, и вдруг от компании каких-то вахлаков сопляк разлетелся. Глаза безумные, слюна течет — хлоп Макара по плечу:
— Андрюха (видали как!), Андрюха! Когда у нас в Сыктывкаре будешь?
Андрей руку его стряхнул, говорит спокойно:
— Завтра, в 8.30.
— Ага, спасибо! — закричал тот и радостный побежал своих обрадовать.
Я помню, в Дрездене пошли в воскресенье в зоопарк, считающийся одним из лучших в Европе. И все бы хорошо, но по случаю праздника туда отцы-командиры советскую воинскую часть привели.
Меня в сторонку оттерли к аквариуму, и тут расхристанный сержант к своим подбегает:
— Кончай, салаги, гуппями любоваться! Там Макаревич живой!
И показывает военный билет, где рядом с подписью военкома размашистое «А. Макаревич». И они, как стадо дрезденских слонов, понеслись куда-то. Мы потом еле оттуда свалили.
В общем, с ватой и улыбками выходим на набережную. Море спокойное, красивое.
Тут же какие-то морячки окружили.
— Мы, — говорят, — с нового краснознаменного украинского черноморского ракетоносного гвардейского крейсера «Князь Мышкин-Таврический».
Я говорю:
— Что-то больно длинное название.
Они улыбаются:
— Ну, мы-то покороче, сокращеннее зовем, — и любовно показывают на бескозырки, — просто «ИДИОТ». Андрей Вадимович, можно с вами сфотографироваться? У нас на «Идиоте» «Машину» ох как любят.
Не вопрос. И «идиотовцы» строем с песней «Я пью до дна за тех, кто в море» удалились, а мы пошли обедать.
В ресторане хорошо, пусто. Официант быстро подошел — меню и все такое. Я смотрю написано: «Пиво жигул. свеж.».
— Андрюш, давай по бутылочке пивка.
Вообще-то, ни он, ни я пивом не увлекаемся, но на улице жара, и так с борщом пива захотелось. Он говорит:
— Давай, только оно, наверное, теплое.
Заказали. Буквально через 20 минут приносят две бутылки аж запотевшие, как из рекламного клипа. Я обалдел и у официанта спрашиваю:
— А что случилось? Почему пиво холодное?
Официант, молодчага, не растерялся и говорит, разводя руками:
— Извини, командир, обогреватель сломался.
Короче, поели мы, как я и ожидал, и даже кофе нашелся, и пошли. Андрей — в гостиницу отдыхать, а я — на площадку, об успехе концерта нервничать.
Минут за двадцать до начала сижу в зале за пультом, делаю вид, что все проверяю. Слышу разговор за спиной. Тонкий такой голос мальчишеский говорит:
— Смотри, Хриня, аппаратуры сколько! Наверняка под фонограмму концерт ставить будут.
— Да не, — Гриня отвечает (и правильно отвечает), — «Машина» под фанеру не работает.
Я на этот разговор внимания особого не обращаю. Уж сколько раз умные зрители пытались меня уличить, что, дескать, под фонограмму.
Мне-то эти дела как профессионалу только приятны. Значит, работаю я, как студийный магнитофон.
Но тут тот, с тонким голосом, опять возражает:
— А я тебе ховорю — сейчас усе под фанеру. Давай вон у Робин Худа спросим. Слышь ты, Робин Худ!
Это он на мою прическу с хвостом намекает, но я на такую дешевку не покупаюсь, продолжаю своими делами заниматься.
— Слышь, ты, Робин Худ членов, оглох, что ли, в натуре? Фанера или нет?
Ну, скажу я вам, я прямо весь закипел. Кто такой он и кто такой — я! Надуваюсь, как колбаса, думаю: ну, сейчас порву на фашистские знаки. Оборачиваюсь и вижу: сидит парниша на трех креслах, грудь у него такой ширины, что на майке десятисантиметровыми буквами легко умещается лозунг «Учиться упорно военному искусству!». Причем в слове «упорно» буква «у» написана вроде бы отдельно, что несколько меняет цитату.
