Он опять переспрашивает:
— Фанера или нет?
Я, как хороший компьютер, за доли секунды перебрал возможные варианты ответа и остановился на смелом «Нет».
— Ну вот видишь (это Гриня). Я же тебе говорил.
Начинается концерт. Хотя это мой уже где-то полуторатысячный, работы много: в этой песне надо особенно собраться — трудна для разборчивости, вот здесь можно и расслабиться, а вот несколько любимых песен, тут все в кайф.
Двое основных шоуменов группы Маргулис и Подгородецкий стараются вовсю. Саша Кутиков, сначала не одобрявший балагана на сцене, впоследствии несколько смягчился и сейчас с удовольствием подыгрывает в мизансценах. Андрей сдержанно улыбается.
Как все добрые жизнерадостные люди, он очень смешлив. Его может рассмешить буквально все: и стоящая за кулисами с открытым ртом собака, и чересчур пьяный, обманувший охрану зритель, отплясывающий гопака на сцене в медленной песне, и, конечно, Петькины искрометные фортели.
В этих случаях Андрюша бросает петь, и инструментальная часть композиции удлиняется.
Редко ли, часто ли, но хохотали на сцене все, а как известно, особенно трудно одновременно хохотать и петь (это в опере легко), поэтому наши пытались использовать различные народные способы, чтобы прекратить безобразие. Например, щипать себя до синяков, бить по щекам и т. д.
Ведь чтобы предотвратить чихание, достаточно погладить себя по переносице (так, во всяком случае, утверждают).
Наконец Андрей решил пресечь этот некоторый волюнтаризм и как раз в этот день перед концертом авторитетно обучил остальных единственно верному и безотказному способу — нужно перекрыть доступ информации. Для этого необходимо всего-навсего на секундочку закрыть глаза и заткнуть уши.
Я тут же попробовал, и действительно, стало очень грустно. Но Петька сказал, что все это ерунда, и обещался на концерте скакать таким козлом, что ничего не поможет.
Андрей вышел полный решимости и до контрольной «козлиной» песни держался просто-таки молодцом.
Петр Иваныч сделал цыганский заход и выкатился клубком к ногам Макара, затем, превратившись в располневшего кенгуру, пошел вприсядку.
Андрей улыбнулся один раз, потом на первую улыбку набежала вторая, затем третья. Он бросил играть, перестал петь, закрыл глаза, заткнул уши и последующие 20 минут хохотал уже AD LIBITUM (без сопровождения).
Тем временем под громовые аплодисменты концерт кончился. Ко мне подошли несколько зрителей с вопросами и претензиями. Опять дурацкие понты про фонограмму, правда, один умник с Украины пошел еще дальше и ошеломил меня вопросом:
— А вот ваш ударник палочки крутит взаправду чи это видеозапысь?
Только я от него отбился, разъяснив, что это компьютерная графика, как еще трое подваливают.
Дело в том, что в одной из песен «Она мечтает свалить из СССР» уже в конце Маргулис в своей негритянской манере пел некие подпевки без слов. Потом выяснилось, что для этого места шикарно подходят стишки: «Эне бене раба, квинтер финтер жаба». Так Женька время от времени и пел, а на этом концерте, увлеченный Петькиным шоу, спел обычный вокализ — без слов.
Вот и подходит ко мне какой-то тип с носом и дружками и с шашлычным акцентом говорит:
— Здравствуйте, я — жаба.
Я посмотрел на него — не очень похож. Хотя…
— Почему сегодня про меня не спели? Я вчера был на концерте — пели, а сегодня привел старших братьев — так нет. Они, кстати, тоже жабы.
Я посмотрел на старших жаб. Да нет — обыкновенные козлы.
Ну, я человек вежливый.
— Извините, — говорю, — граждане жабы, такого больше не повторится.
— Да не жабы, а Джаба — это наша фамилия.
— Тем более. — Я посмотрел задумчиво на все еще хохочущего на пустой сцене Андрея и пошел к выходу. Тут все и случилось.
Прохожу еще мимо гримерной комнаты, а там к Кутикову подлетает какой-то ухарь и орет:
— Ты, что ли, бас-гитара?!
Саша посмотрел на него, как на пустое место, и ответил с достоинством:
— Я — человек!
Тот:
— А, спасибо, — и убежал. А ко мне девушка с цветами подходит. Ну, не то чтобы мне на концертах вообще цветов не дарили, но не так уж и часто. Поэтому я к ней особенное внимание проявил и даже спросил, что она вечером делает и не хочет ли пройтись со мной в гостиницу и поговорить там о поэзии и литературе.
А она просто так отвечает, зачем, мол, в гостиницу, если у нее квартира есть, и вообще, она на меня весь концерт смотрела, только выпить у нее дома ничего нет.
А я красивый тогда был и загорелый, как свинья, — ну чистый Робин Гуд. Побежал в буфет к Людке и хапнул две последние бутылки шампанского.
— Далеко, — спрашиваю, — идти-то?
— Да нет, — отвечает, — только в гору все, а так — прогуляемся.
Идем, луны нет, темно как… Сразу вспомнил: «В городе Сочи — темные ночи».
Через полчаса я уже все проклял. По моим подсчетам, мы уже давно вышли из города и должны вот-вот перевалить через Кавказский хребет.
Наконец впереди замаячила какая-то темная громада с редкими светлыми окнами — пятиэтажный дом, стоящий на крутейшей горе.
На первом этаже было что-то вроде магазина, так что пролеты длинные, и к третьему этажу я уже подполз по-пластунски.
Ну, ничего: квартирка однокомнатная, просторная, чуть больше шкафа; девушка веселая, красивая; шампанское цело: я по дороге и нарты бросил, и собак, и продовольствие, а шампанское оставил.
Я девицу-то еще на горе успел два раза поцеловать, сделав вид, что споткнулся, поэтому мы с нею уже как родные сидим, выпиваем.
— Тут туалет-то хоть есть? — спрашиваю.
— Есть, конечно, — смеется, а потом с подозрением: — Фу, какой вы развратный.
Короче, в самый разгар алкогольно-сексуальной оргии раздается звонок в дверь.
Ну, кто бы вы думали? Точно! Муж из рейса вернулся пораньше.
У меня фантазия богатая: я тут же себе представил штангиста-мужа и себя, вылетающего с третьего этажа с продетой в рукавах шваброй.
Вот тут-то она и показала мне настоящее бабское хладнокровие.
— Миш, ты? — кричит. — Я ща, я в ванной (там, оказывается, даже ванная была), — а мне на окно показывает.
Меня, конечно, уже пару раз мужья из шкафов вытаскивали, но вот с третьего этажа «клодвандаммом» выскакивать еще не приходилось.
Она говорит:
— Давай-давай, там карниз есть, — да так уверенно, что ничего другого мне и не остается.
Выбрасываю ноги, нащупываю карниз, а она говорит, чтоб сделал шаг влево — она окно закроет. Я делаю шаг, нащупываю какой-то штырь, вцепляюсь, слышу, как через форточку вылетает мой «Рибок», и абзац.
