Довольно быстро выяснилось, что троица за «пьющим» столом — это не то геологи, не то топографы из Якутии, не выезжавшие в отпуск лет тридцать и гуляющие теперь «от вольного». А за более скромным столом сидели таксисты, катавшие этих орлов по столице, каждого на отдельной машине, чтобы тесно не было.
В этот момент после небольшого перерыва на сцене, на ходу дожевывая и вытирая губы, вновь появились музыканты. Вели себя они на этот раз более уверенно и бойко постреливали из-под очков по сторонам пустыми глазницами. Кавказско-блондиночная компания тут же заказала «Тбилисо», причем басист-руководитель легко, видимо, на ощупь, отличил «чирик», который ему под видом четвертака пытался втюхать ушлый потомок «витязя в тигровой шкуре».
Говорят, что у незрячих людей сильно обостряются другие чувства: осязание и особенно слух. Только этим можно объяснить поспешность, с которой ловкий басист кинулся, вытянув руки вперед, к «якутскому» столу, гениально расслышав во всем этом шуме, как главарь геологов-топографов негромко щелкнул пальцами.
Один из секундантов «синего костюма» сунул басисту комок денежных знаков и что-то сказал. Тот, подобострастно изогнувшись и приставив ладонь к уху, как это делают не слепые, а глухие, внимательно выслушал заказ.
После короткого совещания оркестр заиграл нечто невообразимое: гитара издавала какие-то мяукающие звуки, синтезатор умело ей вторил, — и хотелось, схватив ритуальный бубен, пойти вприсядку вокруг чума.
Танцевать под эту музыку с партнершей можно было только будучи сильно пьяным, а южане, плотно обхватившие перекисноводородных красоток, настоящей формы еще не набрали. Поэтому, потоптавшись по инерции еще пару тактов, они отошли в сторону и заказали «Тбилисо». Почти сразу же басист еще раз сбегал к апологетам таежной музыки и, получив комок и пожелание «нанайскую», прервал «Тбилисо» на самом интересном месте.
Далее события развивались во все убыстряющемся темпе. «Нанайскую» сменяла «Тбилисо», «Тбилисо» — «нанайская».
Один из приближенных унтоногого встал рядом с оркестром с большим комком денег и все время отщипывал от него порции, тут же перебиваемые южанами таким образом, что пока половина музыкантов еще доигрывала «Тбилисо», другая половина уже распрягалась в нанайской теме, и наоборот.
Оркестр вошел во вкус, и с каждым новым заходом «нанайская» звучала все увесистее, хотя ясно было с самого начала, что топографов удовлетворило бы любое качество, лишь бы не слышать «Тбилисо».
Музыканты разгорячились и, похоже, начали прозревать один за другим — а еще говорят, что чудес не бывает.
А потом случилось невероятное: у сынов юга вроде бы кончились деньги, они отказались от борьбы с северным коэффициентом, и впервые за сегодняшний вечер «нанайскую» доиграли до конца, хотя конец и не отличался ничем от начала или середины.
Представитель геологов сходил за новым комком и, чтобы не рисковать, заказал «нанайскую» семь раз подряд. К этому моменту весь зал, закатив глаза от шампанского, раскачивался из стороны в сторону, включая и любителей «Тбилисо».
Тут-то и появился вежливый милиционер, пожелавший узнать, что здесь происходит, и обратился с этим вопросом к виновникам таежного торжества.
— Володь! Пойди выясни, — сказал главшпан одному из своих, и тот дал милиционеру увести себя в неприметную дверь в дальнем конце зала.
Весь кабак праздновал падение наглых пришельцев. Грузины (им уже прислали деньги из дома) тотчас же заказали «Тбилисо», «Сулико», «Лезгинку», «Кабардинку», «Грузинку» и грудинку и лихо плясали все это парами и сольно. К ним радостно присоединились остальные посетители.
Веселье длилось не очень долго. Минут через пять в зал на стуле въехал Володя, и в леденящей тишине прозвучал его звонкий, окрепший на таежных просторах голос: «Нанайскую»!
Жизнерадостный басист-руководитель уже не просто играл, он пел сложнейшую национальную мелодию с уместным использованием горлового пения и имитацией крика диких нанайских зайцев. Не обделила все-таки природа слепых другими талантами…
Тут мои воспоминания прервал Лешка, сунувший мне под нос для ознакомления свой листок с чертиками. Я честно подрисовал туда еще одного и вернул.
— Полностью согласен, — сказал Лешка, — но есть некоторые нюансы.
Басист выглядел почти точно так же, как и в нанайскую эпопею, только волосы немного отрастил да был без темных очков. Видимо, те бешеные геолого-кавказские деньги, которые он заработал тогда за каких-то полтора часа, позволили ему сделать дорогостоящую глазную операцию где-нибудь в Лондоне или Кейптауне, возглавить коллектив зрячих музыкантов и поглядывать теперь орлом то на комиссию, то на часы.
За неполные четыре песни комиссия полностью очистила подарочный стол, а дозаказывать за свои деньги не позволяла профессиональная этика — что ж, пора было закрывать лавочку.
Григорий Михайлович жестом остановил музыку.
— Ну, достаточно пока. Какие будут мнения, товарищи? — И, вспомнив марочный армянский коньяк, добавил: — По-моему, убедительно.
Комиссия закивала, но Трофим Николаевич Лукомцев, человек опытный, наевший живот не на одном поколении ресторанных исполнителей, встал и, достаточно сурово глядя на уже начавших было улыбаться музыкантов, сказал:
— Есть несколько замечаний.
Трофим Лукомцев был бойцом 1-й Конной, точнее ветеринаром, почетным пожарным, а нынче заместителем директора по организационной части. Кроме того, пожилым и почти совершенно глухим человеком, но замечания высказывал каждый раз, чтоб служба медом не казалась и для подготовки почвы для следующих прослушиваний.
Из музыкантской культуры он знал только слово «фортепиано», делил его на две равные части и довольно сносно ими оперировал.
— У меня пожелание к вашему органисту, — сказал Трофим, поглядывая на своих неряшливых и каких-то уж особенно уродливых чертиков. — На вашем месте во 2-й композиции, где-нибудь такте в 16-м, я бы все-таки сыграл эдак, знаете, «форте», а вот уж в 3-ей, после 20-го такта, там, пожалуйте, «пьяно»!
Гитаристы начали в ужасе озираться в поисках органа, которого в их составе не было.
Лукомцев, рассердившись, повысил голос.
— Ну, что вы молчите, я же к вам обращаюсь! — почти крикнул он не обращавшему никакого внимания на происходящее бармену, красивую кофейную машину которого он принял за электрический орган, а спокойные движения по протиранию стаканов — за искрометные клавишные пассажи.
Гитаристы, еще не пришедшие в себя, попытались было что-то сказать:
— А мы… а у нас орга-а…
И вот эта последняя «а» получилась какой-то сдавленной, потому что глазастый басист ухитрился одновременно наступить им на ногу.
— Я ему, Трофим Николаевич, сам все время это говорю. Он у нас такой болван непонятливый. Разберемся, в крайнем случае уволим.
— Ну, зачем же так круто, — смягчился Трофим, — парень-то способный. А в общем и целом прилично.
