Я бросился к нему, облил слезами и сдавил в своих могучих объятиях.
— Пионер! — кричал я. — Пионерище, какими судьбами, здорово!
— Хай, Капитан, — с достоинством проговорил он, мягко высвобождаясь, — вообще-то, я теперь Комт. Ну, что тут непонятного? Время-то идет: сначала был «Пионером», потом — «Комсомольцем», а сейчас — «Коммунист», сокращенно — Комт. Да и ты, наверное, уже не Капитан, а какой-нибудь там Генерал или Адмирал.
— Да какое там! Ну ты-то как? Как рука? Гипс-то снял?
— Гипс снял. Но недавно — все времени не было. А рука подсохла, видишь, не гнется, но пальцы хорошо шевелятся, — и он пошевелил своими худыми пальцами, в которых мне почудился обрывок веревочного аксельбанта.
— Боже мой. Пионер, — я все никак не мог опомниться, — но что такое отвратительное место, как это, делает вокруг такого потрясающего фрукта, как ты?
— Ну, ну уж! Отвратительное, — передразнил он меня, — ты приезжай ко мне на дачу в субботу, я тебе телефончик оставлю. Кстати, нет ли у тебя знакомых — пару шкур медвежьих достать. Мне на третий этаж — в каминную, только белых, а то у меня от бурых аллергия.
Пионер поправил кепочку и оглянулся — за его спиной уже минуты три топтался какой-то вахлак, безуспешно стараясь привлечь к себе внимание.
— Там, это, как ево… — Он пошмыгал носом.
Новоявленный Комт вздохнул и поманил меня к стоявшему неподалеку «жигуленку», около которого маячили растерянные электрики. Там нужно было подключить выпавший провод, для чего, в силу особенно удачной конструкторской компоновки, пришлось бы разбирать полдвигателя. Пионер лег под машину и ловко, нахрапом взял проводок, внутрь его пропустил тонкой рукою в один-два этапа и быстро, надежно его закрепил.
— А так вам полдня бы пришлось проработать, мозги б встали «раком» у вас в голове, всегда вы на помощь зовете кого-то, — поучал он их, принимая «лаве». — Понимаешь, — говорил мне Пионер, — я здесь основной по всем вопросам. Последняя инстанция. Ты, правда, приезжай ко мне в субботу. Анашу покурим — помнишь Пшикера? А то девчонок возьмем, у меня есть.
— Ах ты мой дорогой Пионерчик, — у меня прямо язык не поднимался этим противным и гадким словом «Комт» его называть, он для меня был и навсегда останется Пионером, — да бог с ними, с девчонками. Вон у тебя уже борода седеть начала. Так посидим.
— При чем тут борода, — сказал он и правой рукой приподнял козырек, чтобы я мог видеть его хитрые глаза, а левой жестом фокусника достал из-за пазухи два рентгеновских снимка.
Похоже, что это была «пионерская» грудная клетка. Снимки просто поражали шикарным качеством, и мучительно хотелось воспользоваться старинной полузабытой технологией и записать на них «Twist again» или «Rock around o,clock».
Я посмотрел их на просвет: с правой стороны из третьего ребра сверху высовывался хорошо различимый бес.
— Комтик, милый, выручай, — наперебой загнусавили новые просители, — четвертый час холостые обороты убавить не можем, винт — до отказа, а он ревет как черт.
— Коврики поменяйте, уроды, — задумчиво сказал Пионер, пряча деньги.
— Видишь, Капитан, как поскакали! Они, идиоты, машину помыли перед ремонтом, а потом коврики перепутали: левый с правым, а правый с левым, — вот резина на педаль газа и давит.
Я только руками развел, а в каждой руке по снимку. Тут за мной прибегают: «Кошелек, твоя лайба готова».
— Ладно, — Пионер потянулся, как кот, поправил кепочку и забрал у меня снимки, — устал я сегодня. Давай, до субботы. Вот тебе мои телефоны, — он подал мне визитную карточку с золотым обрезом, а хочешь — я за тобой «тачку» пришлю.
Совершенно оглушенный, я поплюхал домой, все еще не веря, что машина у меня едет и работает. Было уже совсем темно. Недалеко от дома, под фонарем, стоял какой-то автомобиль с открытым капотом. Я остановился, вылез и полчаса стоял, тупо глядя в покрытые ржавчиной железки.
В общем, «Взвейтесь кострами, синие ночи!..»
Обознатушки-перепрятушки
После ухода двух монтеров, чинивших в детском саду электричество, дети начали жутко ругаться матом. Устроили дознание. Монтеры категорически отрицали какое-либо ругание при детях.
«Я держал стремянку, на которой тов. Петров паял электропроводку, — писал один из них в объяснительной записке, — и тов. Петров ненарочно все время лил мне на голову раскаленное олово, а я говорил: «Товарищ Петров! Перестаньте, пожалуйста, лить мне на голову раскаленное олово».
(Анекдот)
Это место на Гарден-ринг называется Туф-сквер.
Когда-то очень давно посередине проезжей части были высажены деревья, образовавшие со временем тенистую аллею, где горожане, работавшие в деловом центре, любили отдыхать во время обеденного перерыва. Большинство офисов находилось не далее пяти минут ходьбы, и служащие со своими бутербродами и термосами с удовольствием устраивались на старинных чугунных скамейках в тени больших деревьев.
Политические и военные бури уже отшумели, в стране царила стабильность. Внешняя и внутренняя угрозы еще только начинали вызревать в приграничных районах и на кухнях при плотно закрытых дверях.
Тогдашний глава государства пользовался любовью и уважением народа и имел крепкий международный авторитет.
Однажды усталый президент проезжал по Гарден-ринг в лимузине с задернутыми шторками. Следуя на очередное утомительное совещание, он изредка поглядывал в щелочку на беспокойную жизнь, кипящую вокруг. Машина шла без спецсопровождения, избегая лишнего внимания. Кроме самого президента в ней находились его личный секретарь и два референта, один из которых по совместительству являлся сотрудником Министерства безопасности и отвечал за охрану.
Лимузин остановился на перекрестке. Президент рассеянно посмотрел в окно. «Вот уже и осень, еще одна моя осень, — думал он, глядя в щелочку на детскую коляску, прислоненную к сухому дереву, — что-то рано в этом году, хотя на других деревьях листья еще зеленые».
— Сухие деревья надо бы убирать, — пробормотал президент и со вздохом переключился на текущие проблемы.
Референт привычно сделал пометку в блокноте и приготовился открыть дверцу: лимузин уже подъезжал.
На следующее утро старший советник Администрации забрал в секретариате уже распечатанные распоряжения и передал их по команде. Одно из них гласило: «В целях улучшения пропускной способности одной из основных транспортных магистралей города очистить ее от посадок и тем самым расширить и благоустроить проезжую часть Гарден-ринг…»
Заканчивалась первая половина уик-энда. Большинство автомобилей покинуло нагретый июньским полуденным зноем город. Редкие прохожие спешили пересечь открытое пространство Гарден-ринг и углубиться в прохладу узких переулков.
Полицейская машина стояла прямо посередине широкого асфальтового поля, над которым плавало плоское марево. Блюститель порядка, увешанный всеми необходимыми для поддержания авторитета и удобства причиндалами, поигрывая рацией, прогуливался перед своей машиной и контролировал движение сразу в обе стороны. Ему было очень, очень скучно.
