Короче, ходил народ на двух с половиной часовое представление исключительно ради номера «Патлы».
— А что, эти дамы были действительно на них похожи? — спросил ради вежливости Чарльз.
— Ну, бутлег, — понимаешь? — перебил его нетерпеливо Пол. — Таких потом много было!
— Так что же они, прямо под вашу песню?!!
— Да это же Россия, причем тогда. Все равно приятно. Я-то вообще в то время считал, что СССР на другом полушарии находится.
Я понял почти все, что они говорили, но не стал объяснять тонкости про эффект присутствия якобы на настоящем их концерте, а начал просто вслух вспоминать об их бешеной популярности, несмотря на дефицит информации.
— В молодежных массах не знать о «Битлз» считалось очень позорным. Когда кто-то в компании, слушая на тогдашнем триумфе отечественного магнитофоностроения «Айдасе» некую музыку, например малоизвестный израильский дуэт «Сестры Бери» и желая проверить своего приятеля, спрашивал: «Кто это?», ответ «Beatles» удовлетворял всех. Важно было, что человек просто знал о существовании вашей группы.
В течение какого-то времени в большинстве своем никто у нас даже толком не представлял, как вы выглядите. Позже с затертых вырезок из иностранных журналов умельцы стали ретушировать и увеличивать ваши портреты. Самодельно многократно переснятые, они вешались на стенки квартир, школьники украшали изображениями ливерпульской четверки дневники и учебники, а юные счастливцы, имевшие свою комнату, в «красном» ее углу оборудовали настоящие иконостасы с фотками и пластилиновыми фигурками музыкантов. Народ посолиднее украшал собственную кожу замысловатыми татуировками, варьирующими название группы, или простой аббревиатурой «ДПДР» — «Джон, Пол, Джордж, Ринго», вызывавшей у правоохранительных органов нездоровые ассоциации с подпольными запрещенными партиями, а значит и с опасностью для существующего строя. «ДеПеДеэР» ников активно хомутали.
Тут Ольга как-то слегка заплуталась с переводом, и я не поленился в качестве иллюстрации изобразить «ДПДР» у себя на руке синей шариковой ручкой. Оба гостя долго смотрели на мою руку, но, по-моему, не очень поняли, почему из-за безобидной татуировки полиция задерживала модную молодежь.
— По столице ходили слухи, что какой-то студент МГУ привез с заграничной практики узкопленочную бобину с фильмом, где «Beatles» играют аж четыре главные роли. Студент вроде бы установил у себя дома проектор и за пару литров портвейна устраивал просмотры. Милиция очень распрашивала длинноволосых, а городские продвинутые девушки на всякий случай стали оказывать повышенное внимание всем студентам МГУ. Через несколько лет по советским кинотеатрам прокатил документальный фильм «Спорт, спорт!» или «Спорт, спорт, спорт!» — в общем, о спорте, где секунд шесть-семь показывали вашу команду. В какой связи — сейчас уже никто не помнит, но ходил народ на этот документальный шедевр раз по десять-пятнадцать, исключительно из-за вас, причем с каждым разом эпизодик становился все короче и короче, — видимо киномеханик вырезал кадрики, делал из них фотографии и продавал. А уж когда пошел мультик «Yellow submarine», то люди начинали верить своему счастью, только уже сидя в зале и видя первые кадры. А до последнего момента все думали, что обман, что ничего не будет, что просто совпадение названия. Но все это было значительно позже.
А вообще, играя замечательную музыку, вы наделяли поклонников не только виртуальным счастьем. В течение десяти лет всем молодым людям до тридцати мода на «Битлз» приносила вполне ощутимую материальную пользу: народ имел возможность экономить на пиджаках! Достаточно было взять старый папин лапсердак, отрезать у него воротник, отгладить лацканы, пришить еще одну пуговицу и… получалась вполне сносная битловка. Ну, как у вас на пластинке «Meet the Beatles». А если еще у мамаши или бабушки модника хватало времени и мастерства, чтобы оторочить воротник бархатом или сатином, то человек становился центром компании на период от нескольких часов до нескольких лет. Но это было уже наше родное ноу-хау. Менты, кстати, называли такие пиджачки быдловками, с высоты своего интеллекта имея в виду, что носить их может только быдло. А брюки… Кстати, когда у вас начали носить расклешенные брюки?
— Ну, начинали-то мы, конечно не в клешеных, — Пол покровительственно взглянул на Чарли и продолжал с мечтательным выражением, — а в узких таких коротковатых брючках, открывавших остроносые сапожки на скошенных каблучках.
— Ой, знаю, у нас их еще называли «битловскими». А на Западе, кажется, такую форму обуви и тогда, и сейчас именуют «козак». Ведь и аттракцион с рельсовыми спусками у нас зовется «американскими горками», а в Штатах — «русскими».
— Так вот, клешеные брюки мы, как и весь мир, надели где-то в середине шестидесятых.
— Надо же! А у нас первые ваши изображения в широких штанах появились только с пластинками «Клуб одиноких сердец Сержанта Пеппера» и «Эби роуд». Наши все сразу оделись в клеши, или, как говорили с пафосом — «клеша́». Но что для русских умельцев какие-то каноны! Гражданами тут же были распороты старые (да и новые!) брюки, туда вставлены бархатные (ситцевые, атласные и т. д.) клинья, образовывавшие так называемые бантовые складки. Для укрепления носкости получившиеся брюки отделывались на концах молниями или согнутыми копеечками, а для освещения темных танцплощадок в «бантовые» складки помещались цветные лампочки. Плоские батарейки «КБС» держали в карманах. Там же находились и выключатели. Компактных автоматических размыкателей китайцы еще не изобрели, и руки танцующих, засунутые в карманы, были постоянно заняты включением-выключением «иллюминации». Драк на танцах стало значительно меньше.
Вот про вас говорят, что это вы придумали длинные прически. Говорят — ваш первый продюсер Брайан Эпштейн разработал такой запоминающийся и шокирующий поначалу имидж.
— Астрид Кир… Киршнер ту девицу-фотографа звали. Это в Гамбурге было, она дружила с нашим другом и придумала причесывать нам волосы от макушки вперед. Но они вовсе не были такими уж длинными.
— Вот-вот, а у нас в СССР ваши, в общем-то, пристойные по нынешним меркам челки с гневом называли «патлами». В этих прическах начальству виделась чуждая идеология, некий протест и власть начала бороться с ними всеми возможными и невозможными средствами.
Кажущаяся сейчас даже нам чудовищной система отлова на улицах длинноволосых юнцов с последующей насильственной стрижкой в милиции — в семидесятые годы в Союзе была обычной практикой.
И как всегда в России случалось, на местах палку многократно перегибали. По улицам районных центров специальные люди гонялись с ножницами для металла за длинными галстуками и остроносыми ботинками, превращая их в тупоносые босоножки. Румяные комсомольские оперотрядовцы с удовольствием раздирали по швам широкие штаны всем встречным и поперечным, за исключением действующих матросов.
Пока Ольга объясняла английским мужчинам, что такое комсомол и почему надо было его бояться, я вспомнил о своей заводской юности.
— На многих предприятиях руководство не выплачивало молодым рабочим зарплату, если длина их волос превышала 4–5 сантиметров. Прямо от кассы заворачивали и отсылали в парикмахерскую. Находились, правда, ребята, отказывавшиеся стричься в порядке протеста. Их деньги бухгалтерия откладывала на депонент, как это делалось с тяжелобольными, месяцами бюллетенящими трудящимися.
