Одна из шестнадцати кабинок — четвертая от входа — на протяжении лет двенадцати ни разу не была использована по своему прямому назначению. Около нее постоянно толпилась очередь из желающих примерить на себя какую-нибудь из предлагаемых ушлыми девицами-фарцовщицами шмоток.
Девушки обычно подъезжали к крупным интуристовским гостиницам часам к восьми утра, когда туристы после завтрака выходили к «Икарусам», чтобы податься по достопримечательностям, присматривали ходовые фасоны и размеры и «снимали» вещи с фирмачей в час дня, когда тех привозили обедать. Говорили так: «Чтобы продать джинсы с рук, их надо снять с ног!» Успеть с ворохом одежды домой — постирать, подлатать, прогладить, перешить лейбола и вернуться в туалет к самому торговому времени — часам к шести — было невозможно. Но успевали. Это точно.
Туалет этот в семидесятых так и называли — Туалет (с большой буквы). Девчонки договаривались между собой или с ребятами: «завтра в три в Туалете или около» — и никто ни разу не разминулся.
Примерить вещь в кабинке, кстати, удобно оснащенной зеркалом и вешалкой, можно было, вручив пятьдесят копеек бабе Гале, проработавшей там безвылазно уборщицей лет пятнадцать. А за рубль баба Галя пускала девчонок в кладовку, где они могли комфортабельно пересидеть облаву. Учитывая высокую проходимость клиенток и умение бабы Гали ладить с правоохранительными органами, ее благосостоянию мог бы позавидовать любой завскладом или цеховик-теневик того времени.
В каком-то семьдесят первом году отечественные производители спохватились или указание такое вышло от начальства — надо бы противопоставить безыдейным заграничным штанам что-нибудь родное, близкое советскому человеку. Так родились брюки-техасы. Черного цвета и под названием «Ну, погоди!», правда, воспроизведенные не из знаменитой джинсовой ткани «деним», а черт знает из чего. Успеха не имели.
К чести нашей сказать, первые американские черные джинсы в больших количествах (да и то изготовленные по новой тогда японской технологии «stonewash») появились на прилавках Америки только в середине восьмидесятых.
Неожиданно на станки и вооружение, отсылаемое Советским Союзом в далекую и загадочную Индию, последняя откликнулась не только обычными орехами кешью, но и огромной партией весьма похожих на джинсы штанов «Miltons», естественно, тут же окрещенных у нас «Мильтонами». «Мильтоны» были не так плохи, но заменить в сознании поколений какие-нибудь «Левис» или «Ранглер» никак не могли.
Сильные мира того, правда, попытались отвлечь внимание самой передовой части советской молодежи — студентов — от западных штучек устойчивым слухом о планируемой в самое ближайшее время раздаче студенческой целинной формы (якобы очень похожей на джинсовую). Форма оказалась любимого защитного цвета и с предметом нашего разговора ничего общего не имела. Чуда не произошло.
Конечно, вместе с джинсами в страну проникли и другие модные предметы одежды (клоуза) и аксессуары: рубашки «батн-даун» и «снапдап», майки «тишорт», шузы типа «плэй-бой» или «инспектор с разговорами», брюки «трузера́» с косыми «хулиганскими» карманами, ремни-белты. Цвета назывались также с английским уклоном: рэдовый, блэковый, вайтовый, а нечто полосатое — страйповым. В большом ходу тогда же были недорогие броские бусы, которые носили и ребята, и девушки, а также значки величиной с десертную тарелку с антивоенными или забавными надписями типа: «I am an alcoholic — in a case of emergency, buy me a beer!» (Я алкоголик — в крайнем случа купите мне пива!)
Кстати, рубашку «батн-даун» (воротничок на пуговках) не надо путать с батником. У последнего воротник был намного длиннее и образовывал так называемые «сопли», которые в свою очередь делились на острые и круглые. На груди и на спине присутствовала кокетка, а штуки четыре вытачки по бокам придавали фигуре бешеную приталенность. В Штатах батники носили театральные ковбои, к нам в оригинальном виде они практически не попадали и воспроизводились самопально на бабушкиных «Зингерах», пока постепенно не стали чисто дамской прерогативой.
Кстати о пуговках: пуговицы на иностранной одежде почти всегда были с четырьмя дырочками, а наши — с двумя. Особенные модники и модницы езили со всех концов Москвы в Сокольники в мастерскую к «пуговичнику» Селиванову. Этот Селиванов не делал пуговицы, нет. Просто он соорудил некое приспособление, позволяющее аккуратно зажимать пуговицы любого размера в тиски и через опять же сконструированные им шаблоны досверливать на отечественной пуговице недостающие два отверстия. Что моментально превращало ее в закордонную. Далее, какую бы кривую дрянь вы ни сшили, четырехдырочные пуговицы просто-таки кричали о заграничном происхождении вещи. По тем же самым причинам фирменные пуговицы и лейблы никогда не выбрасывались. Их аккуратно спарывали с превратившейся в ветошь иностранной рубашки и перешивали на отечественную, мгновенно повышая ее стоимость раз в пять.
В солнечное время, да и ночами молодежь носила темные очки. Достать этот аксессуар было ОЧЕНЬ трудно. Признавались ведь только две модели: круглые очки типа «Джон Леннон» и каплевидные более солидного разлива — «Макнамара».
Короче говоря, существовало множество тонкостей в прикиде, по которым «системного психодромного» гая — парня (не путать с геем) или герлу отличали от лоховидной урлы.
Любопытно было понаблюдать и послушать, как в каком-нибудь подъезде двое центровых понимающих людей лениво обсуждали продающиеся джинсы.
Продавец говорил: «Лукни, какой ка́тон уматной, стоячий! А зипер — родной зипо́вый! За сотку — просто даром!»
Покупатель: «А чего строчка на шленках кривая? Я тебе таких самопалов за тэно́к пять штук настро́каю!»
Продавец: «Да какой самострок, у стейтса́ вчера брал?! Вон, каскад лейболо́в!»
Покупатель: «Чувачок! Лейбола́ не греют!»
И расходились довольные друг другом.
Власти с фарцовкой боролись довольно вяло. Экономического вреда она не приносила, но в идеологическом смысле постоянно доказывала, что нафарцованные товары заграничного потребления намного лучше и качественнее не только наших отечественных, но и редкого официального импорта, поступавшего, как правило, из стран народной демократии. Хотя об этом и так все знали, и никакие «Знаки качества» и лозунги типа «Советское — значит отличное!» потребителя переубедить не могли.
В народе говорили так: «Загнивает сильно Запад, но какой приятный запах!»
Кроме всего прочего, с точки зрения закона обмен матрешек на, например, джинсы ничего криминального не содержал. Конечно, придумана была какая-то мутная, ничего общего со статьей не имевшая тема — «Приставание к иностранцам». По идее за это могли упечь на 15 суток. И упекали. Но очень редко. Когда наверху кто-то спохватывался, то проводилась блиц-кампания по отлавливанию — как они сами себя называли — фарц-мажоров. В результате таких мероприятий в милицию обычно доставлялись несколько пьяниц. Настоящих, случайно задержанных фарцовщиков теряли где-то по дороге к отделению, после чего сами оперативники и их жены щеголяли перед знакомыми в самых шикарных западных шмотках. «А чего?! Муж с работы принес! Так все делают!»
