Белые короткие носочки, также мгновенно вошедшие в моду вкупе с косолапием придавали девчонкам небывалую сексуальность, с успехом накладывавшуюся на общий принцип свободной любви под лозунгом «Make love, not war!» — буквально «Делайте любовь, а не войну!»
Естественно, войну у нас никто делать не хотел, зато любовь делали с удовольствием и совершенно замечательно.
Официально джинсы считались одеждой антисоциальной. На первом, втором и третьем этапе в них не пускали в кафе и в рестораны. Тем не менее все, кому было положено настаивать на идеологическом вреде джинсовости, после работы с удовольствием напяливали американские штаны и отдыхали в них от черных глухих костюмов.
Как ни странно, первые шаги по публичному признанию джинсов выходной одеждой сделал комсомол. Комсомольские деятели средней руки стали появляться на молодежных мероприятиях в джинсах и… пиджаках с галстуками. Таким образом, верх функционера с непременной кожаной папочкой олицетворял официальность мероприятия, а низ — крайний демократизм и близость к народу.
Жаль, что об этом не знали «Роллинги» — Джаггер и Ричард, через несколько лет наповал убившие публику, появившись на светском приеме в джинсах и гражданских пиджаках.
Правда, надеть еще и галстуки на ум им не пришло.
Цитата из БСЭ:
Международный день защиты детей (1 июня) — день мобилизации межд. общественного мнения на борьбу и защиту детей от угрозы войны, за сохранение здоровья детей, за осуществление их воспитания и образования…
Установлен в 1949 г. Проводится с 1950…
Когда 2-й Московский конгресс Международной федерации женщин в нечеловеческих муках родил этот праздник, предполагалось, что все последующее время уж кто-кто, а советские дети будут надежно защищены и всяко-разно обеспечены. Но провидению в лице определенных структур было угодно, чтобы тысячи детей, родившихся именно в год первого проведения Дня их защиты, через двадцать лет возненавидели эту дату, перевернувшую и исковеркавшую их молодые жизни.
30 мая 1971 года на Психодром, где вечерами на скамейках собиралась джинсовая молодежь, негромко пела под гитару битловские песни и обменивалась новостями, пришли два молодых человека. Их внешность и манеры разительно отличались от хипповых образцов. Более того — почти одинаковые стереотипные костюмы и прически навевали подозрения… да нет — не вызывали сомнений в их причастности к Конторе. К вящему ужасу в общем-то совершенно безобидных «детей цветов» мо́лодцы предъявили удостоверения сотрудников КГБ и завели с обалдевшими хиппи специальные разговоры. Содержание беседы было такое: «…вот, мол, вы — наверняка все хорошие ребята, настроены за мир против войн, жалко, правда, что не комсомольцы, но это дело поправимое. Короче, вместо того, чтобы коптить небо и нервировать и так загруженные по самые уши Органы, почему бы не принести ощутимую политическую пользу и продемонстрировать свое отношение к грязной войне, развязанной американцами во Вьетнаме. В общем: послезавтра в День защиты детей все дружно с плакатами и убеждениями собираемся здесь и на Пушкинской в 12. И вперед к американскому посольству — гнезду и рассаднику сами знаете чего. Автобусы предоставим!»
Постоянные посетители Психодрома, неоднократно уже битые дружинниками и стриженные оперотрядами, впервые видя такую открытость и благожелательность, в себя не могли прийти от радости. Неужели государство наконец перестало видеть в них скрытых врагов и тунеядцев и, наоборот, разглядело здоровые молодые силы, способные содействовать мирным инициативам? И все сразу бросились звонить друзьям и знакомым. Благородный порыв не смогли даже омрачить несколько матерых комсомольцев, побывавших на следующий день в местах скопления молодежи. Комсомольцы, видимо, владели какой-то секретной информацией, потому что в один голос отговаривали «системных» выходить 1-го числа на демонстрацию.
— Мудаки, всех повяжут, мы точно знаем! — У них, похоже, проснулось нечто вроде совести.
Но как в известной истории про мальчика, который после неоднократных лживых призывов «Волки, волки!» попытался поднять настоящую тревогу, комсомольцам никто не поверил. А зря!
Первого июня в садике собралось около полутысячи противников войны. Над толпой возвышалось несколько самодеятельных плакатов с «куриной лапкой» — пацифистской эмблемой и пара надписей на английском, утверждавших приоритет любви перед войной. Настроение у всех было праздничное, как у мирной демонстрации под предводительством попа Гапона в 1905-м. Наконец распахнулись никогда не открывавшиеся ранее двое чугунных ворот — это въехали обещанные автобусы. Ворота закрылись, но закрылись и обе калитки, выходившие на Манежную площадь. Народ под присмотром плечистых комсомольских ребят стал организованно садиться в автобусы. У нескольких автобусов возникли заминки: человек десять студентов юрфака МГУ, пришедших сдавать зачеты и приостановившихся покурить и посмотреть, что происходит, почему-то никак не соглашались садиться в предоставленный транспорт. Разными способами их убедили. Одним из этих убежденных студентов был я.
То же самое происходило на Пушкинской площади и на Маяке — площади Маяковского.
Далеко автобусы не поехали, распределив «пассажиров» в штаб оперотряда «Березка» на площади Свободы (!) и по обезьянникам ближайших отделений милиции. Там их уже ждали как участников самой массовой за всю московскую историю антисоветской демонстрации.
Милицейские допросы шли весь день и всю ночь. Особенно возились с теми, у кого были с собой документы. Чем больше справок с места работы, комсомольских билетов, паспортов люди с собой в этот раз прихватили, тем дольше их держали и подробнее допрашивали. Тема была такая: хорошо же ты, гад, замаскировался!
В руке я держал портфель, половина которого была занята разными документами. Кроме перечисленных, там находились: зачетка, студбилет, членбилет стройотряда, удостоверение донора, проездной и еще какие-то — уж не упомню — справки. А одет и причесан я был скромнее рядового провинциального комсомольца, мечтающего пролезть в бюро. Каждый элемент моего имиджа и экипировки только что не кричал: я — свой, позитивный, надежный, советский! Это-то и было самым подозрительным.
Наконец, отсняв всех в фас и в профиль, запугав по самое не́куда, вызвав пролетарских родителей с ремнями, большинство участников «антисоветской» демонстрации органы все-таки отпустили по домам. Но самых «отъявленных и замаскировавшихся» после ночного, уже кагэбешного допроса, виртуозно проведенного специально подъехавшими сотрудниками, направили поутру в суд по обвинению «в умышленном препятствовании движению пассажирского транспорта на площади 50-летия Октября». Мне лично немного повезло: при помощи — как-никак юрфак, — юридических уголовностей (типа: нет в садике дома № 18 никакого движения) все-таки отбился. Они не настаивали: извините, ошибочка вышла — фотки сожжем, протоколы порвем. Не ударили, правда, ни разу. Даже пальцем не тронули.
А многие пошли на пятнадцать суток с последующим выгоном с работы и т. д. и т. п.
