Государство в лице средств массовой информации упорно делало вид, что никакой такой рок-музыки в стране не существует. На телевидение групповиков не пускали, а если уж и отваживались в кои-то веки под Новый год, то не с основным репертуаром, а с какой-нибудь бесполой «влесуродиласьелочкой». Уважающие себя рокеры на такое дело не шли из принципа. В народе говорили так: «Хорошую группу по телевизору не покажут!» А видеть-то хотелось, поэтому любые разговоры, новости или слухи, если они хоть как-то касались известных в то время групп или группменов, вызывали повышенное внимание и даже некоторый ажиотаж.
Известная в семидесятых группа «Сокол» каким-то образом записала песенку к мультику «Фильм, фильм, фильм», — так вся Москва бегала по кинотеатрам, лишь бы только своими глазами увидеть в титрах любимое название.
А фильм «Афоня» (1975 г.)?! Несколько секунд живой «Машины времени»!!! Правда, с песней Юрия Шахназарова из «Скоморохов», но все равно…
А «Романс о влюбленных» (1974)?! Герой пел голосом А. Градского!
Все перечисленные фильмы были сами по себе хороши, но все же процентов семьдесят молодежи приходили на них исключительно для того, чтобы посмотреть да послушать так неожиданно пролезших в официальный советский кинематограф любимцев. Воспринималось это как чудо.
При здоровом желании создать группу не последнее место занимал выбор названия. Для этого существовало несколько технологий, к которым прибегали в том случае, если кто-то из участников будущего коллектива еще с раннего детства не вынашивал какое-нибудь забористое, политое потом и кровью названьице типа «Лошади Пржевальского».
Чаще всего брали энциклопедический словарь и выписывали оттуда штук сто малопонятных, но броских слов типа «Конгломерат» или «Престидижитация», спорили потом до хрипоты и через неделю-другую успокаивались на каком-нибудь «Альянсе» или «Форуме».
Названия делились на две категории: что-то значащие и ничего не значащие.
Что-то значащие обычно содержали некий намек на:
а) самоценность, лихость, величие — «Атланты», «Соколы», «Удачное приобретение»;
б) временны́е категории — «Високосное лето», «Времена года», «Сентябрь» (причем сентябрь мог еще и иметь цвет, например — черный);
в) родоплеменную привязанность, посконность — «Скоморохи», «Славяне», «Русь»;
г) некоторую ущербность и мизераблеобразность — «Дрова», «Осколки Сикорского», «Затворники», «В пальто»;
д) колебания воздуха — «Второе дыхание», «Ветры перемен», «Бриз»;
е) скрытые фрейдистские подкомплексы — «Автоматические самоудовлетворители», «Нерукотворный оргазм»;
ж) родственно-юридические дела — «Братья», «Наследники», «Казус» и так далее и тому подобное.
Ничего не значащие — как правило, эксплуатировали неожиданные, но дивные сочетания вроде «Хрустальный кактус», «Рубиновая атака», «Деревянный пирог».
Была еще в Москве загадочная группа «Бобры»: к какой категории отнести их — сказать трудно.
Едва появившись, группы одним своим существованием породили постоянный и нескончаемый конфликт с Советской властью. Причем сами музыканты по поводу сложившейся ситуации пребывали в полном неведении. Но это до поры до времени.
В горкомах и обкомах схватились за головы. Откуда взялась эта напасть?! Еще недавно все было так хорошо: джазисты разогнаны по углам, стиляги высмеяны и уничтожены как класс. И тут — на́ тебе: и волосы, и джинсы, и музыка эта — «Сегодня он играет блюз, а завтра покинет Советский Союз!».
А группы?! Под какое определение их подвести? Художественная самодеятельность? Так она должна быть при предприятиях. А тут собираются кто откуда и несут в массы черт-те что без разрешения. Главное, что без разрешения! И молодежь вокруг них кучкуется, отвлекается от созидания и строительства светлого будущего. Надо бы постараться прихлопнуть.
Были и другие предложения — возглавить. Не вышло ни то, ни другое.
Тем не менее к середине семидесятых годов был уже выработан механизм, дающий возможность, если не совсем разогнать конкретную группу, то создать ей в жизни значительные трудности.
Музыкант, как и любой человек искусства, не может существовать без аудитории. Он создан Богом для того, чтобы передавать свое мироощущение другим. Многомесячные репетиции, лишения, борьба с некачественной аппаратурой и баушками — все эти трудности преодолевались ради одной цели: публичного выступления. И власти ударили по самому больному месту — по возможности играть для зрителей.
Концерты как таковые для групп тогда были большой редкостью. В основном все играли на вечерах. Такие мероприятия устраивались в институтах и на предприятиях под многочисленные в те годы советские праздники. Студкомы и профкомы выделяли средства и приглашали какую-нибудь группу, которая после торжественной части играла в фойе на танцах.
Так вот, по всем крупным организациям Москвы распространили некий список ансамблей, приглашать которые на вечера было не рекомендовано. Где этот список родился — в недрах Министерства культуры или в трех троллейбусных остановках — на площади Дзержинского, — неважно, только самые продвинутые группы были лишены возможности выступать. Были попытки устраивать сейшены за пределами Москвы, где-нибудь в Тарасовке или Алабино. Фаны два часа добирались на перекладных в пургу и зной и… целовали закрытую дверь со свежей бумажкой «ремонт»: в последний момент менты прознавали и прихлопывали вечеринку, как полиция маевку в 1906 году.
Но худа без добра не бывает: «лишенцы» моментально приобретали статус групп подпольных, а лучшую рекламу, чем запрещенность, и за деньги не купишь.
Следующим шагом государства стало обвинение участников групп в частном предпринимательстве и нетрудовых доходах. Речь шла ни больше ни меньше как об уголовной статье.
Музыкантов начали таскать в ментуру и с пристрастием допрашивать о наворованных у народа деньгах.
На самом деле говорить о каких-то реальных заработках для групп в то время было просто смешно. Средняя цена полуторачасовой работы колебалась между пятьюдесятью и восемьюдесятью рублями. Из которых тридцать уходило на доставку аппаратуры. Обычно приходилось заранее выходить на улицу и ловить крытый грузовик, а лучше автобусик рижского автозавода с азербайджанским названием «рафик». Водитель, как правило, не мог ждать и после выгрузки уезжал. Часа через два процедуру ловли транспорта для обратной дороги приходилось повторять. В этой связи голубой мечтой всех функционирующих музыкантов было приобретение «рафика» для группы в постоянное пользование. Микроавтобусы в частные руки, конечно, не продавались, но мечтать об этом не могло запретить даже Министерство культуры.
Так что особое богатство музыкантам тогда не грозило — в лучшем случае удавалось оправдать расходы и выкроить по пятерке на ночное такси домой. Зато эмоционального заряда от контакта со зрителями хватало надолго. Ради этого и работали, но объяснить такую позицию следователю, которому руководством уже поставлена конкретная задача, бывало нелегко, а порой и просто невозможно.
