Несколько известных музыкантов попали в тюрьму. В их числе замечательный Леша Романов — лидер группы «Воскресенье».
Представить себе, что музыка может быть основным занятием человека, официальные органы не могли, и сакраментальный вопрос «Вот вы поете, там, играете, а работаете вы где?!» преследовал рок-музыкантов аж до конца восьмидесятых годов.
Часто общая генеральная установка по искоренению такой вредной «самодеятельности» смыкалась с личным мнением маленьких начальников на местах. Завучи и директора школ, клубные работники, комсомольские боги среднего звена могли запросто самолично прекратить «безобразие», выдернув центральный силовой шнур из розетки прямо посреди песни.
Милиция также время от времени позволяла себе приходить на концерт и арестовывать аппаратуру по подозрению, что она «ворованная». Причем молодые милиционеры, у которых при другом раскладе не бывало возможности послушать данную группу, часто шли на служебные проступки, давая музыкантам закончить программу, и набрасывались с арестом уже после последней песни и собственных бурных и продолжительных аплодисментов.
А описывая оборудование, могли одновременно и попросить автограф.
Еще одной возможностью попрактиковаться в музыке вдали от Минкульта для групп были выезды на пару летних месяцев в студенческие лагеря или молодежные дома отдыха. Желательно в черноморской стороне. Денег там не платили, просто давали помещение для сна и ставили на пищевое довольствие на общих основаниях. Называлась такая работа — «за будку и корыто». Не бог весть что, но практика получалась замечательная, а уж такой благодарной аудитории, как студенты на отдыхе, надо было поискать.
Ежевечерне на танцах приходилось играть все: от разухабистой лезгинки до нежнейших блюзов Джонни Винтера. Нарабатывалась бешеная техника, которая потом в Москве давала возможность полностью реализовать известнейшую схему музыкантского совершенствования — «От простого к сложному, от сложного к простому!»
Так что игра на танцах была великолепной школой.
Кстати о танцах. В семидесятые годы кроме популярных среди молодежи твиста и некоего упрощенного рок-н-ролла, танцевали еще и более продвинутые джайв, джерк, «гоу-гоу». Но все же «королем» танцплощадок был шейк.
Существовали три разновидности шейка:
1) Собственно шейк (попеременное двойное касание пола носком то левой, то правой ноги);
2) Медленный шейк (любой небыстрый танец с обжиманием партнерши). Так прямо и говорили: «Ребята, сыграйте медленный шейк!»;
3) Шейк «с гвоздями» (то же, что и № 1, но гораздо более экспрессивный, желательно в пьяном виде, с подключением каблуков и выламыванием паркетных досок из пола).
Твист, конечно, тоже был популярен, но в заводских клубах его не жаловали. Может потому, что сильно портился пол?! Во всяком случае, в других городах во дворцах культуры частенько можно было увидеть строгое объявление: «Твистунов — на мороз!» И выкидывали. За милую душу. А вслед летело пальто с шапкой, чтобы уж не замерз. Вот не знаю, что с твистунами делали летом.
Вообще в местах, где мог быть хоть какой-то контроль, например в школах на выпускных вечерах, все эти танцы танцевать запрещали. Чуть что — сразу летела толстая завуч: «Пр-р-рекратить обезьянничать!»
В противовес западным кривляниям в нашей стране активно создавались свои танцы — советские. И названия давали соответствующие: например самопальный и довольно сложный для исполнения бальный танец — помесь летки-енки с вальсом — носил гордое название террикон. Если кто не знает, так террикон — это огромная куча пустой породы, шахтная отработка.
Придумано было также какое-то спортивное танцевание — тоже нечто среднее между спортом и танцами. Проводились по нему всероссийские конкурсы, но, слава богу, быстро прошло.
Одна из двух единственных в стране женщин-композиторш — Людмила Лядова написала песню, в которой призывала «людей всей земли танцевать новый танец ай-люли».
Ай-люли, ай-люли — это новый танец,
Ай-люли, ай-люли — он не иностранец.
Пусть танцуют этот танец люди всей земли,
Так давай станцуем вместе танец ай-люли.
К счастью, кроме как в авторском исполнении по телевидению больше нигде эти «ай-люли» не попадались и группам на танцах их играть не пришлось.
ВИА (четвертая серия)
Феномен «Битлз» породил еще одну любопытную форму музыкальной жизни — вокально-инструментальные ансамбли — ВИА. Разница между ВИА и группами заключалась в том, что виашники — в отличие от групповой «самодеятельности» — были структурой государственной, на иностранных языках не пели, собственных песен не сочиняли и стояли на крепкой идеологической платформе социалистических ценностей. И если уподобить ВИА кудрявому шаловливому ребенку, то матерью, которая его признавать не хотела и не собиралась, несомненно, являлась группа «Битлз», а вот уж отцом, отцом — Союз композиторов СССР.
Состав стандартного ВИА колебался от восьми до четырнадцати-пятнадцати человек и включал в себя двух-трех гитаристов, барабанщика, клавишника и духовую группу. В идеале все они должны были еще и одновременно петь. Ежели, а чаще всего так оно и бывало, инструменталисты петь не умели, то для достижения полной вокально-инструментальности добавлялись три-четыре освобожденных вокалиста, разбавленных для убедительности певицей приятных форм и наружности, как правило — женой руководителя.
С самого начала ВИ-ансамбли обязаны были петь только песни членов СК. Заполнялись специальные документы — рапортички, утверждалась худсоветом программа, и коллектив даже на гастролях в самых, как говорится, отдаленных уголках нашей необъятной не имел права отклониться от нее ни на йоту. Даже перестановка песен внутри программы не одобрялась. Даже если это было вызвано производственной необходимостью, например болезнью одного из участников. Такая практика давала возможность композиторам четко контролировать количество исполнений своих произведений, и авторские текли рекой. За ансамблями ездили инспекторы концертных организаций, растворялись среди местных зрителей, тайком сверяли соответствие и появлялись потом неожиданно, как контролер в троллейбусе.
Конечно, не все было тогда так плохо — большинство инспекторов все-таки совести и профессионализма не теряли: прямо с поезда с утра вламывались в «люкс» к руководителю коллектива и объявляли марку своего любимого коньяка, предпочитаемый цвет икры и желаемую степень прожаренности второго блюда. В общем, инспекторские волки оказывались относительно сыты, а программные овцы более-менее — целы.
Бороздили просторы родины также несколько ансамблей с национальным колоритом типа: «Добры молодцы», «Калинушка», «Рябинушка» и т. д. В концертных организациях их не очень-то долюбливали. Название обязывало такие коллективы иметь в программе хотя бы половину народных песен, а с народа, как известно, ни авторских, никаких других денег не получишь. А ведь на месте народных вполне могли присутствовать песни советских композиторов, о чем постоянно и пекся их союз.
