А ресторан набирал обороты. Единственное, что в невыгодную сторону отличало «Замок» от той же «Руси» — это отсутствие какой-никакой легкой безвредной стрельбы. Мы даже всерьез собирались при помощи Марика организовать маленькую рекламную пальбу без последствий, но тот же Гриша обозвал всех козлами и велел каждому участнику коллектива, включая Марка, не городить огороды, а просто по секрету рассказать своим женам и подругам некую историю. Якобы на днях в «Замке» одна красивая телка ранила из пистолета другую тоже хорошо прикинутую телку из-за красавца музыканта того же кабака. Не сразу, но так все и сделали. Я написал жене пространное письмо, как бороться с соседями, в конце невзначай упомянув, что у нас произошла бабская стрельба. Из-за басиста Петьки. На самом деле он был не красавец, а угловатый невнятный парень, которого держали только за то, что в песне «Лебединая верность» после слов «на землю упал» он ломко падал у микрофона, гениально изображая оставшегося без подруги матерого гуся-лебедя.
Положив записку на холодильник, я увидел там свежее письмо для меня. В нем с холодным неженским сарказмом и в отточенных выражениях любимая сдержанно пеняла мне на потерю совести и такта и на наличие трех любовниц, перестрелявших друг друга из-за такого куска говна, как я. Это ей, мол, Верка (та еще гнида) — подруга гитариста Сахи — звонила.
Как бы то ни было, через неделю Москва переполнилась слухами о том, что у нас какие-то вооруженные иностранцы завалили шестерых ментов в штатском в борьбе за единственное оставшееся к ночи фирменное блюдо с башней из хрустящих хлебцев. Рейтинг кабака взлетел до небес.
Репа закончилась около пяти — «Палома бланка» зазвучала на три порядка лучше оригинала, ресторан открыли для посетителей, и мы отправились на кухню отобедать чем повар послал. Ребята уселись за стол около буфета, прямо напротив коридорного крана, из которого по дороге от буфетного раздаточного окна в зал официанты добавляли в водочные графинчики воду. Само собой, что вместо заказанной «Столичной» шел «коленвал». Месяц назад произошел дичайший скандал: выяснилось, что буфетчица разбавляет водку. Официанты проявили редкую сплоченность, выступили единым фронтом и быстро доказали директору, что дважды разбавленный любимый клиентами напиток может бросить тень не на что-нибудь, а на безупречную пока репутацию ресторана. Тенгиз, хотя и держал Нинку в любовницах, все-таки прогнулся и под давлением общественного мнения коллектива уволил ее по своему собственному желанию. Приняли Наталью Алексанну — мать официанта Никиты. Решение было мудрое по двум причинам: во-первых: будучи женщиной пожилой и непривлекательной, Наталья ничьей любовницей стать не могла и от работы не отвлекала, а во-вторых: материнские чувства по идее не должны были позволить ей лишать сынка законного заработка на водке и тем гадить ему и его корпоративным дружкам. Так оно и обернулось: новая буфетчица стала бодяжить вино.
Я взял у Фарида шесть сырых шашлыков и пошел к плите с открытым огнем жарить. Сам Фарид был занят, а кроме него я не мог доверить этот процесс никому. Как всегда шашлыки удались. Через несколько минут к нам за стол подсели с салатами и пивом официант Коля и странный эстонский халдей Арвид. Потом Арвида позвали в зал: пришли два офицера. Вполголоса ругаясь по-эстонски, Арвид поплелся сначала в зал, потом на кухню и в буфет, оттуда уже с подносом опять в зал. На этом обратном пути он почему-то миновал кран и ругался уже в полный голос. Тем не менее я переполнился гордостью: не прошло и пяти минут, как в нашем ресторане клиентов уже почти обслужили. Коля, правда, пояснил, что ругается Арвид, видимо, потому, что ушлые «сапоги» заказали нераспечатанную бутылку. Тут уж никак не разбодяжить, но надо смириться и терпеть. Был бы это не Арвид, а он, Коля, он бы попробовал привлечь малоизвестное постановление № 4218/7 от 5.11.1967 (которое, кстати, никто не отменял) о том, что водку положено подавать клиентам из расчета не более чем по сто грамм на человека за вечер. Офицеры бы стали ныть, подмигивать — Коля бы за отдельную цену сжалился и принес бы в трех графинчиках (200+200+100). А тут уж кран-то — вот он!
Но это — он, Коля. Он-то русский прилично знает. Не то что этот Арвид. Поэтому ему надо смириться и терпеть.
— В принципе знал ведь чухна, на что шел, — философски закончил Коля.
Арвид вернулся доедать и сказал: «Они сакасали травуу». Реган, петрушка, кинза и укроп — это был дежурный набор, подаваемый к шашлыку. Нас это не удивило, но Арвид, неприлично возбужденный закрытой водкой, выпив пива, прошипел, что «эти мерские люди ничево не понимаютт в многообрассии трафф».
Коля возразил: «Ну почему?» — в результате они поспорили на «тве бутылки коньякаа», что бравые советские офицеры не смогут отличить «шашлычную» зелень-шмелень от какой-нибудь там осоки. Как раз в этот момент командиры потребовали еще шашлык с зеленью. Был чудесный летний вечер, и мы всей толпой спустились через задний ход на улицу. Впереди шествовали Арвид с Колькой, за ними два повара и Марик. Замыкали колонну еще три официанта и мы, а Наталья Санна смотрела из окна. Арвид остановился у пыльной обочины, примыкавшей к маленькому леску, и быстро нарвал там несколько пучков какой-то грязной травы. Я сумел определить только «Plantago major L.» и «Agrimonia eupatoria» — то есть подорожник и репей. Все это великолепие он потом тщательно промыл из «водочного» крана, положил на овальную тарелочку и вместе с шашлыком отнес защитникам отечества. Мы сгрудились у занавески, закрывавшей вход в зал, но раскрасневшиеся офицеры громко спорили о преимуществе роскошных блондинок перед гаубицами среднего радиуса действия, и до зелени у них пока еще дело не дошло. Поскучав немного у занавески, все разбрелись по своим делам, а мы и поспорившие халдеи вернулись за стол к десерту. Арвид ковырял в зубах зубочисткой, а Колька машинально поправлял скрытые иголки и булавки, которые они все втыкали в лацканы своих форменных пиджаков на случай недовольства клента счетом и последующего грубого хватания халдея за грудки. Он смотрел в сторону, но все равно было заметно, что оба напряжены, как колбаса. Как раз в этот момент и раздался истошный военный крик: «Официант!!!» Колька даже подпрыгнул от радости. Арвид поправил бабочку, вздохнул и, накинув на белобрысую морду выражение «чего изволите?», отправился в зал. Колька принимал поздравления, когда мимо него обратно прошел Арвид с пустой тарелкой и буркнул: «Просили травуу пофторитть».
Как же Николай ругал Советскую армию! Послушать его, так хуже военных могли быть только горячие эстонские парни. Арвид от коньяка отказался и просил отдать долг чести деньгами. Что при свидетелях (правда, по магазинной цене) с мученической гримасой и сделал честный Колька. А нам, между прочим, пора было уже начинать играть.
Начали для повторения со свежеотделанной «Паломы бланки». Песня про белую голубку звучала увесисто. Гриша пел основной голос, а Саха и Петька подпевали, изредка заглядывая в свои толстые тетради, в которых содержались слова всех песен мира — от «Вот новый поворот» до никарагуанской «Dû miãchano ke» («Я полюбила юношу из соседней деревни, а он полюбил сына вождя племени диких свиней»). Сам Гриша мог свободно петь на любом языке, что недавно продемонстрировал двум пьяным китайцам, минут сорок забавляя их грустными песнями на их «родном наречии». Они хохотали, как безумные, а я на следующий день купил себе новые часы. Китайцы потом приезжали еще и оказались японцами — ну да бог им судья!
