В лагере папаша Кторов много чего понял о Великом Учителе товарище Сталине, и поздний ребенок маленький Гоша рос в атмосфере некоторого, мягко сказать, неодобрения давно покойного уже к тому времени вождя.
Как известно, талант передается в третьем поколении, и первый же портретик Иосифа Виссарионовича, нарисованный пятилетним Гошей, полностью подтвердил этот постулат, хотя и отдавал местами «наследственным» Милюковым, а порою даже Гучковым.
К шестнадцати годам Гоша уже мог с закрытыми глазами и в полной темноте за десять минут написать маслом портрет Великого Учителя, причем потрясающий талант Георгия как живописца, видимый даже невооруженным глазом, заключался в нескольких неуловимых штрихах, моментально превращавших оригинал в монстра.
Но все-таки чего-то ему не хватало. Грызло какое-то чувство неудовлетворенности, талант распирал изнутри, а настоящего выхода наружу ему не было.
Озарение пришло как-то ночью. Гоша проснулся в три часа как от толчка, зажег свет, схватил один из уже готовых холстов и несколькими виртуозными жесткими и точными движениями придал лицу небольшое косоглазие, затем рука его сама потянулась к голове и быстро пририсовала маленькие рожки. Вот! Вот! Вот! Вот это было то что нужно!
Далее Георгий как настоящий профессионал стал почитывать редкие материалы, касающиеся личности и жизни его постоянного героя, чтобы полнее раскрыть его неповторимый образ, отразить подводные течения, расширить рамки официоза. Копаясь в истории, Гоша добросовестно пытался осмыслить, откуда что пошло, выявить, так сказать, глубинные корни, и вполне закономерно, что вскоре на холстах появился второй персонаж — слегка косоглазый и рогатый Вл. И. Ленин.
Потом мастер сделал еще одно гигантское усилие, копнул еще глубже, чтобы окончательно определить корни корней, и с тех пор по настоящее время на его картинах красуются уже четыре рогатых лика: Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин.
Особенно автор невзлюбил индифферентного квелого Энгельса, считая, что это именно он тихой сапой коварно сбил с пути братуху Маркса и искусил его, как Клеопатра Цезаря, вследствие чего глаза Фридриха на портретах косили всегда чуть больше, а рога были чуть длиннее, чем у остальных членов шайки.
Видимо, под влиянием этой особой, странной нелюбви к в общем-то безвредному Энгельсу и сложилось уже окончательное емкое, но лаконичное название всей серии — «Черти».
Кторов не останавливался на достигнутом: он активно экспериментировал с цветом, придавая ликам то зеленоватый, то синеватый оттенок, пока, наконец, не успокоился на жестком ультрафиолете.
Эксперименты в области композиции тоже открывали широкие перспективы: Гоша разбивал четверку на парочки, на «3+1» (бедного Энгельса всегда отдельно), вписывал их в окружность, в овал, в треугольник, а однажды даже ухитрился разместить внутри шестиконечной звезды Давида.
Постепенно книжные шкафы и полки художника заполнились собраниями сочинений классиков, трудами по диалектическому материализму, рефератами по марксистско-ленинской философии, книжечкой Владимира Солоухина «Читая Ленина», перепиской вождей с ихними бабами и пугающими фотографиями во время болезней.
Надо отдать Отцу Георгию должное — материал он знал великолепно.
Часть его полок занимали также три тома великолепного дореволюционного издания Брема с иллюстрациями, иностранные журналы по овцеводству, козловодству и быководству и, конечно, многочисленные отечественные справочники по зоологии. Ведь только непроходимые болваны думают, что рога — они и есть рога.
Ветвистые оленьи, аккуратные панты изюбря, изогнутые рога красавцев горных баранов, завитые на манер спирали рога кавказской шашлычной породы, рога зубра, газели, серны, австралийской антилопы, мифического единорога, индийских мощных буйволов с добрыми (но не косыми) глазами, наши любимые и родные коровьи рога, рожки жирафа, речной улитки, убедительные рога сохатого, бизоньи и, наконец, наиболее приличествующие случаю козлиные замечательные, опять же, рога.
На потребу моде на полотнах Кторова, не желавшего все же оказаться в стороне от самых современных западных течений, великолепная четверка запечатлевалась с самыми разнообразными наборами рогов, варьировавшихся в широком диапазоне от бычьих до улиточных. Хотя сам автор в глубине души считал, что все тому же Энгельсу больше всего идут два уродливых нароста, в обычной жизни украшающие голову новозеландской рогатой жабы.
От знакомых Гоша узнал, что в Литве проживал знаменитый художник и статуэточник Чюрленис, тоже специализировавшийся исключительно на изображении всевозможных чертей. Отец Георгий возгорелся обмениваться с ним творческими планами, но выяснилось, что это уже невозможно, так как г-н Чюрленис не дождался своего более молодого соратника и сейчас, скорее всего, общается с чертями напрямую.
Из-за невозможности посоветоваться с признанным мэтром «чертопологии» какой-то период в творчестве Кторова занимали некие авангардистские метания. Не имея пока учеников и последователей, он метался от невозможности осмыслить, являются ли рогами рог носорога и бивни палеонтологических мамонтов. Но после первых же опытов вопрос отпал сам собой. Ведь если мамонтовые бивни, торчащие из-под усов Иосифа Виссарионовича, еще как-то смотрелись, то наличие бород у остальных членов преступной группы полностью исключало бивни как необходимые аксессуары.
Ничего, правда, выглядел Фрид Энгельс с носорожьим рогом. Но Кторов более чем трепетно относился к своей творческой индивидуальности и отбивать лавры у Иеронима Босха совсем не собирался.
Наоборот, единственным и скромным желанием Гоши были пара выставок где-нибудь в Париже и небольшая цветная иллюстрация в заграничном каталоге одного из его любимых шедевров — «Маркс, Ленин и Сталин отшибают рога у Энгельса».
Причем подписано должно было быть просто и лаконично:
«Г. КТОРОВ, ЧЕРТИ. Масло, холст. ГТГ».
Время тогда было странное, если не сказать больше. Вместо того чтобы стать сумасшедшим, художник прослыл диссидентом и борцом за всякие права. Комитет, хоть и находящийся на излете, начал подслушивать кторовские разговорчики, да и сам позванивать разными молодецкими голосами, обзывать на всякий случай жидовской мордой и требовать его скорейшего отъезда на любимый Запад — прибежище всех конформистов.
Где-то году в 1988-м прелестным апрельским днем к нему в дверь позвонили.
В глазок виднелись два молодых человека средних лет с очень официальными выражениями лиц.
— Кторов Георгий Константинович здесь проживает? — холодно осведомились из-за двери.
Струсивший художник хотел было сказаться отсутствующим или больным, но решил, что это глупо, и попросил обождать пару минут, пока «он выйдет из ванной».
Вот где ему пригодилось все его мастерство. Двадцать шесть готовых работ он затолкал под тахту, потом схватил неудачный по задумке и скверный по исполнению набросок «Черти. Энгельс со Сталиным наставляют рога Марксу и Ленину» и до повторного звонка успел не только намочить голову, но и замалевать троих из четырех (рога, естественно, остались) Гитлером, Геббельсом и пока еще непонятным лысым чертом. Четвертого же деятеля удалось только закрасить жирным черным пятном.
