Горе захлестнуло Сидни Лахая, а более всего ему были омерзительны мелочные причины собственного поступка, неспособность отказаться от других вариантов будущего: долгое кругосветное путешествие или холостяцкая квартирка в Нью-Йорке с четырьмя однокашниками по Гарварду; а возможно, то был страх потерять свободу, попасть в кабалу. Ведь в путешествие они могли бы поехать и вместе. Холостяцкая квартирка — она за одну ночь распалась на голые холодные фрагменты. Потерять свободу? Так ведь он этого и хотел — оказаться ближе к ее свежести, навеки утратить свободу в ее юных руках.
Он всегда был эгоистом, выращенным в любви к себе самовлюбленной матерью; в тот день он впервые познал страдание. При этом он, как и его компактное, мускулистое, красивое тело, обладал удивительной цельностью, и реакции его никогда не были тривиальными. Он отродясь не отрекался от своих поступков, а сейчас вдруг понял, что поступил глупо и бессердечно. Он повсюду носил с собой свое горе, и оно в конце концов сделало его лучше. А внутри осталась — непереваренной, не встроенной в его цельность — память об этой девушке.
А тем временем Кэролайн Коркоран, бывшая первая красавица маленького городка в Виргинии, расплачивалась в полутрущобе Дейтона, штат Огайо, за роскошь пойти на поводу у собственного отчаяния.
II
Она провела в Дейтоне три года, и положение ее сделалось невыносимым. Выросла она в районе, где все были довольно бедны, где разве что одно-два платья из пятидесяти, надетых на танцы, стоили больше тридцати долларов, поэтому денежная скудость сама по себе не особенно ее мучила. Дело было в другом. Она оказалась в мире, где к безысходной бедности добавлялись грубость и пошлость, с которыми ей доселе сталкиваться не приходилось. Именно в этом смысле Джордж Коркоран ее и обманул. К моменту их знакомства он где-то обзавелся тонким налетом хорошего воспитания и в те времена не говорил и не делал ничего такого, что подготовило бы ее к встрече с его матерью, в чью двухкомнатную квартирку он привел молодую жену. Кэролайн с ужасом осознала, что шагнула сразу на несколько этажей вниз. У этих людей не было решительно никакого общественного положения; Джордж ни с кем не водил знакомств; она в полном смысле слова оказалась одна в незнакомом городе. Миссис Коркоран сразу невзлюбила Кэролайн — невзлюбила ее хорошие манеры, ее южные замашки, груз новых забот, вызванных ее появлением. Гонору-то много, а в семью ничего не принесла, вот разве что, в должный срок, ребенка. Джордж тем временем нашел работу, они перебрались в квартиру попросторнее, однако свекровь переехала с ними, поскольку считала сына своей собственностью, — и для Кэролайн потянулись невообразимо тоскливые месяцы. Поначалу стыд и безденежье мешали ей вернуться домой, однако в конце года тетка прислала ей немного денег на поездку, и она вместе с маленьким сыном провела месяц в Дерби; там она гордо умалчивала о своих невзгодах, однако часть правды все же всплыла в разговорах с друзьями. Кто-то из друзей преуспел больше, кто-то меньше, но так низко, как она, не пал ни один.
Прошло три года, сын ее стал посамостоятельнее, и когда последние следы приязни к Джорджу истерлись, его очаровательные манеры полностью заслонились его же недостатками, а при этом ее невостребованная красота все еще терзала ее из глубины зеркала, она поняла, что близится разрыв. Никаких конкретных надежд на счастье у нее не было — она уже смирилась с мыслью о том, что погубила свою жизнь, способность мечтать покинула ее в тот ноябрьский вечер три года назад, — однако и нынешнее существование было невыносимым. Предвестником разрыва стал голос в телефонной трубке — голос, который был памятен лишь тем, что давным-давно нанес ей смертельное оскорбление.
— Алло? — произнес голос — сильный голос, с напряженной ноткой. — Миссис Джордж Коркоран?
— Да?
— А раньше вас звали Кэролайн Мартин?
— Кто это?
— Вы меня уже сто лет не видели. Сидни Лахай.
После паузы она ответила, другим тоном:
— Да?
— Я уже давно хотел с тобой повидаться, — продолжал голос.
— А какой в этом смысл? — без затей поинтересовалась Кэролайн.
— Я хочу с тобой повидаться. По телефону никак.
Миссис Коркоран одними губами спросила из соседней комнаты: «Кто это?» Кэролайн слегка качнула головой.
— Я не понимаю, зачем нам видеться, — сказала она. — И вообще, я совсем не хочу тебя видеть.
Дыхание ее участилось — старая рана открылась вновь, вспомнилось оскорбление, превратившее ее из счастливой влюбленной юной девушки в невнятное звенышко в порядке вещей, которым она теперь стала.
— Прошу тебя, не вешай трубку, — сказал Сидни. — Я крепко все обдумал, прежде чем тебе позвонить. Я слышал, дела у тебя не очень.
— Это неправда. — Кэролайн отчетливо осознавала, как миссис Коркоран тянет шею. — Все у меня в порядке. И я не понимаю, кто дал тебе право вмешиваться в мою жизнь.
— Подожди, Кэролайн! Ты ведь не знаешь, что было в Дерби после твоего отъезда. Я в отчаянии…
— Да плевать я хотела! — выкрикнула она. — Оставь меня в покое, ясно?
Она бросила трубку. Ее душила ярость — по какому праву этот человек, которого она помнила только как виновника своего несчастья, снова лез в ее жизнь?
— Кто это? — вопросила миссис Коркоран.
— Один мужчина… которого я презираю.
— Кто именно?
— Так, старый знакомый.
Миссис Коркоран бросила на нее подозрительный взгляд:
— Это ведь не тот мужчина, а?
— Какой мужчина?
— Тот, о котором ты рассказала Джорджи три года назад, когда вы поженились, — он еще очень обиделся. Тот, в которого ты была влюблена, а он тебя бросил.
— Нет-нет, — ответила Кэролайн. — И вообще, это мое дело.
Она ушла в их с Джорджем общую спальню. Если Сидни не уймется и приедет сюда, будет просто ужасно — ведь она живет в такой дыре, на нищей улочке.
Когда Джордж вернулся домой, Кэролайн услышала, как мать что-то ему бормочет за закрытой дверью; она не удивилась, когда за ужином он сказал:
— Я слышал, тебе звонил какой-то старый приятель.
— Звонил. Ты его не знаешь.
— А кто это?
— Знакомый по старым временам; больше он звонить не будет.
— А я уверена, что будет, — встряла миссис Коркоран. — Про что ты ему сказала, что это неправда?
— Это не ваше дело.
Миссис Коркоран многозначительно взглянула на Джорджа, и тот изрек:
— По моим понятиям, если моей жене звонит мужчина и вяжется к ней, я имею право об этом знать.
— Ты ничего не узнаешь, и точка. — Она повернулась к его матери. — И вообще, зачем вы подслушивали?
— Я просто была рядом. И потом, ты жена моего сына.
— Вечно от вас неприятности, — тихо сказала Кэролайн. — Подслушиваете, подглядываете, а потом одни неприятности. А когда Джорджу все время названивает какая-то женщина, вы его покрываете.
