— Идем, Энни, — кратко скомандовал он. — Войдем внутрь.
С трудом оторвав взгляд от Рэнди, Энни вошла вслед за Томом в залу.
Там было довольно безлюдно; возле камина сидели три пожилые дамы. Энни отпрянула было, но потом зашагала к ним.
— Здравствуй, мама… миссис Трамбл… тетя Кэролайн.
Две последние дамы откликнулись; миссис Трамбл даже слегка кивнула Тому. Зато мать Энни без единого слова поднялась — в глазах лед, губы сжаты. Один миг постояла, в упор глядя на дочь, потом резко развернулась и вышла.
Том и Энни сели за столик на другом конце залы.
— Ужасно, правда? — сказала Энни, громко дыша.
Он ничего не ответил.
— Она уже три дня со мной не разговаривает. — Тут ее вдруг прорвало: — Какие же люди бывают противные! Я должна была петь главную партию на концерте Младшей лиги, а вчера кузина Мэри Бетс, президент лиги, подошла ко мне и сказала, что петь я не буду.
— Почему?
— Потому что девушка, которая не слушается своей матери, не имеет права представлять лигу. Можно подумать, я какой-то расшалившийся ребенок!
Том уставился на чашки, выстроившиеся в ряд на каминной полке, — на двух-трех было написано его имя.
— Возможно, она права, — внезапно произнес он. — Я начал мешать тебе жить, а значит, пора все это прекращать.
— Ты это о чем?
В голосе ее прозвучало такое потрясение, что в тело его хлынула из сердца какая-то теплая жидкость, однако ответил он сдержанно:
— Помнишь, я говорил тебе, что собираюсь на юг? Так вот, я уезжаю завтра.
Воспоследовал спор, однако он остался неколебим. На следующий вечер на вокзале она плакала и цеплялась за него.
— Спасибо за самый счастливый месяц за очень многие годы, — сказал он.
— Но ты же вернешься, Том.
— Я проведу в Мексике два месяца; потом на несколько недель поеду на Восточное побережье.
Он пытался говорить так, будто полон приятных предвкушений, и все же ему казалось, что покидает он не замерзший город, а город в цвету. Ее ледяное дыхание распускалось в воздухе точно бутон, и сердце его упало, когда он понял, что снаружи дожидается некий молодой человек, который отвезет ее домой в машине, увешанной цветами.
— До свидания, Энни. До свидания, милая!
Два дня спустя, в Хьюстоне, он провел утро с Хэлом Мейгсом, своим однокашником по Йелю.
— Повезло тебе, старикан, — сказал Мейгс за обедом, — я сейчас представлю тебе такую симпатичную спутницу, какая тебе и не снилась; а едет она до самого Мехико.
Упомянутая барышня откровенно обрадовалась, когда выяснила на вокзале, что возвращаться будет не одна. Они с Томом поужинали вместе в поезде, а потом целый час играли в «пьяницу»; однако когда, в десять часов вечера, она внезапно обернулась к нему от дверей его номера люкс с определенного рода взглядом, откровенным и недвусмысленным, и долгий миг стояла там, задержав на нем этот взгляд, на Тома Сквайрса внезапно нахлынуло совсем не то чувство, которое от него ожидалось. Ему отчаянно захотелось увидеть Энни, позвонить ей на минутку, а потом уснуть, зная, что она юна и чиста, как звездочка, и мирно спит в своей постели.
— Спокойной ночи, — сказал он, стараясь тоном не выдать отвращения.
— А!.. Спокойной ночи.
На следующий день он прибыл в Эль-Пасо, пересек на автомобиле границу и добрался до Хуареса. День был солнечный и жаркий; оставив чемоданы на вокзале, он зашел в бар выпить чего-нибудь со льдом; пока он потягивал напиток, из-за столика за его спиной раздался тягучий девичий голос:
— Вы м-мериканец?
Он, еще входя, заметил, как она сидит, навалившись на стол; теперь он обернулся — перед ним была девица лет семнадцати, откровенно пьяная, однако явно из благовоспитанных, судя по речи, пусть запинающейся и невнятной. Бармен-американец доверительно наклонился к нему.
— Прямо не знаю, что с ней делать, — поведал он. — Явилась сюда часа в три с двумя юнцами — один, похоже, ее мил-дружок. Они поругались, юнцы удалились, а она с тех пор так тут и сидит.
Тома передернуло от отвращения — какие же все-таки у этого поколения отвратительные, низменные нравы. Девушка-американка сидит пьяная, брошенная в сомнительном иностранном городке, — если подобное возможно, такое может произойти и с Энни. Он посмотрел на часы, поколебался.
— Счет она оплатила? — спросил он.
— Должна за пять порций джина. А если ее дружки вернутся?
— Скажете, что она в отеле «Рузвельт» в Эль-Пасо.
Он подошел, положил руку ей на плечо. Она подняла глаза.
— Вы похожи на Санта-Клауса, — произнесла она отрешенно. — Но вы ведь не Санта-Клаус, да?
— Я отвезу вас в Эль-Пасо.
— Ну… — Она призадумалась. — С виду вы безобидный.
Она была совсем юной — розочка, промокшая насквозь. Ее дремучая неосведомленность о древних фактах и древних угрозах бытия чуть не довела его до слез. Размахивает нетвердым копьем на пустом ристалище, а соперников-то давно нет. Такси слишком медленно продвигалось сквозь ночь, внезапно наполнившуюся ядом.
Объяснив, что к чему, недовольному ночному портье, он вышел из гостиницы и отыскал телеграф.
«Отказался от поездки по Мексике, — отстучал он. — Уезжаю завтра. Пожалуйста встречай поезд на вокзале в Сент-Поле в три часа и поезжай со мной до Миннеаполиса, не могу без тебя больше ни минуты. С любовью».
Так он, по крайней мере, сможет присматривать за ней, давать ей советы, следить, как она распорядится своей жизнью. Ах, как же глупа ее мать!
В поезде, пока пролетали мимо спекшиеся тропические пейзажи и зеленые луга, а Север подступал все ближе — сперва островки снега, а потом целые поля, порывы ледяного ветра в тамбуре, темные, впавшие в спячку фермы, — не в силах усидеть на месте, он бродил по коридорам. Когда поезд подошел к вокзалу Сент-Пола, он соскочил с подножки, будто юнец, и принялся рыскать взглядом по платформе — однако найти ее не мог. А он так рассчитывал на эти несколько минут между двумя городами; они уже успели стать символом ее верности их дружбе, и когда поезд тронулся вновь, он принялся обыскивать его, от первого вагона до последнего. Однако отыскать ее не удалось, ему же стало ясно, что он сходит по ней с ума; от мысли, что она вняла его совету и начала крутить романы с другими, его одолела обморочная слабость.
Когда поезд подошел к Миннеаполису, пальцы у него дрожали так, что пришлось подозвать носильщика и попросить его затянуть ремень на чемодане. А потом было бесконечное ожидание в коридоре, пока багаж выгружали, а он стоял, притиснутый к какой-то девушке в отороченном беличием мехом пальто.
— Том!
— Господи, неужели…
Она обвила руками его шею.
