Она простояла в ожидании, наверное, целую минуту, прежде чем явственно почувствовала, что кто-то ее разглядывает. Она неторопливо — будто случайно — обернулась.
Человечек с желтовато-землистым лицом, лысый, чисто выбритый, в элегантном сюртуке и белых коротких гетрах, стоя всего в нескольких метрах от нее, с удивлением ее изучал. Человечку было как минимум за пятьдесят. Прежде чем он двинулся с места, Майра отметила необычность его позы: наверняка он принял ее только что, и в следующую секунду поза эта, возможно, столь же мгновенно изменится. Крошечные руки и ноги и также резкий излом бровей придавали ему легкое сходство с эльфом, и у нее на минуту возникло смутное ощущение, что она уже где-то видела этого человечка, только очень давно, много лет назад.
Еще минуту они разглядывали друг друга в полном молчании, а потом Майра, чуть покраснев, почувствовала, как пересохло горло.
— Вы, я полагаю, мистер Уитни. — Она, сдержанно улыбнувшись, на шаг приблизилась к нему. — Меня зовут Майра Харпер.
Однако он безмолвствовал и был недвижен несколько дольше, чем можно было бы того ожидать, и Майру вдруг осенило: может, он глухой; но тут он внезапно дернулся и словно бы ожил, точь-в-точь как механическая игрушка, которую запускают, нажав на кнопочку.
— М-да, конечно… как же, разумеется. Знаю… о! — восторженно вскричал он тоненьким, будто у эльфа, голоском. И, чуть приподнявшись на мысках, будто под напором энтузиазма (чуть притихшего, впрочем), морща губы в улыбке, он засеменил ей навстречу по темному пространству ковра.
Майра залилась румянцем, как подобало в таких случаях.
— Ужасно мило с вашей…
— О! — перебил он ее. — Вы, должно быть, устали; знаю-знаю: ужасная эта дорога, вся эта тряска, паровозная сажа. Устала, голодная, вас мучит жажда, конечно, конечно!
Он огляделся по сторонам:
— Какие, однако, нерасторопные слуги в этом доме!
Майра не знала, что на это ответить, и никак не отозвалась на его слова. О чем-то задумавшись, мистер Уитни стремительно пересек вестибюль, нажал кнопку звонка; и тут же своей танцующей походкой снова подошел к ней, беспомощно и даже угодливо жестикулируя.
— Минуточку, — приободрил он ее, — всего шестьдесят секунд, ни секундой дольше. Вот!
Он вдруг бросился к стене и, с явным усилием подхватив огромный резной стул в стиле эпохи Людовика XIV, аккуратно поставил его точно в центре ковра.
— Садитесь… что, не желаете? Да садитесь же! А я схожу принесу кое-что. Еще шестьдесят секунд без…
Она слабо запротестовала, однако он все повторял свое «Да садитесь же!» таким огорченным, хотя и полным надежды голосом, что Майра покорно уселась на стул. Хозяин тут же исчез.
Она просидела минут пять, и ее охватило чувство подавленности. Ее еще никто так странно не встречал — и хотя она читала где-то, что Лудлоу Уитни в мире финансистов слыл одним из самых больших оригиналов, столкнуться лицом к лицу с этим желтоликим эльфом, который не просто ходил, а постоянно пританцовывал, было ударом по ее представлениям о благоразумии. Так что же, он Ноултона пошел звать? Она не переставая крутила большими пальцами нервно сцепленных рук.
Потом испуганно вздрогнула: у ее локтя кто-то кашлянул. Это опять был он, мистер Уитни. В одной руке держал стакан молока, а в другой — синюю кухонную миску, наполненную жесткими кубиками крекеров, какие обычно едят с супом.
— Голодная с дороги! — воскликнул он сочувственно. — Бедная девочка, бедная малышка, совсем-совсем не кормленная!
Последнее слово он произнес с таким чувством, что немного молока выплеснулось через край стакана.
Майра смиренно приняла угощение. На самом деле она не была голодна, однако он целых десять минут разыскивал все это, и отказываться было бы невежливо. Она деликатно отхлебнула молоко и погрызла крекер, не зная, что и сказать. Но мистер Уитни сам разрешил это затруднение, снова исчезнув, — на этот раз он взбежал по широкой лестнице, разом перепрыгивая по четыре ступеньки, — и его лысина на мгновение странно блеснула в полутьме.
Медленно текли минуты. Майру обуревали возмущение и недоумение: ну почему, в самом деле, она должна сидеть на высоком неудобном стуле посреди этого огромного вестибюля и грызть крекеры? Где и в каких правилах хорошего тона сказано, чтобы так принимали невесту?!
Когда на лестнице раздался знакомый свист, сердце ее дрогнуло от радости. Это был наконец Ноултон, и едва он увидел ее, у него даже рот раскрылся от изумления:
— Майра!
Она аккуратно поставила миску и стакан на ковер и, улыбнувшись, поднялась со стула.
— Как?! — воскликнул он. — Мне никто не сказал, что ты уже здесь!
— Но твой отец… он же меня встретил.
— О господи! Он, видно, пошел наверх и уже забыл обо всем на свете. Это он заставил тебя есть эту ерунду? Почему же ты не отказалась? Сказала бы, что не хочешь…
— Почему?.. Сама не знаю.
— Ты не обращай на него особого внимания, дорогая. Человек он очень забывчивый и кое в чем несколько странный, но ты к нему привыкнешь.
Он нажал кнопку звонка. Появился слуга.
— Проводи мисс Харпер в ее комнату и прикажи, чтобы туда же принесли ее саквояж… Да, и остальной багаж тоже, если его туда еще не доставили.
Он повернулся к Майре:
— Дорогая, как жаль, я не знал, что ты уже здесь. Сколько же ты ждала?
— Ах, всего несколько минут.
На самом деле как минимум двадцать, однако она решила, что лучше немного слукавить. Хотя у нее все же возникло странное чувство неловкости.
Через полчаса, когда она, стоя перед зеркалом, застегивала последний крючок на вечернем платье, предназначенном для званого ужина, в дверь постучали.
— Майра, это я, Ноултон. Если ты в принципе готова, пошли заглянем на минутку к маме.
Она бросила одобрительный взгляд на собственное отражение и, выключив свет, вышла в коридор. Ноултон повел ее по центральному проходу в другое крыло дома; там, остановившись перед одной из дверей, он распахнул ее, и Майра попала в удивительную, фантастическую комнату, ее юные глаза раньше ничего подобного не видывали.
Это был просторный роскошный будуар, отделанный, как и вестибюль, темными дубовыми панелями, несколько ламп заливали его своим мягким оранжевым светом, который размывал все линии, превращая их в расплывчатый янтарный контур. В огромном кресле, заваленном подушками, восседала могучая старая дама с ослепительно-белыми седыми волосами, с тяжелыми чертами лица, чувствовалось, что она обосновалась тут уже много лет назад. Дама была задрапирована в затейливо скроенный пеньюар из муарового шелка, она дремала, откинувшись на подушки, полуприкрыв глаза, а ее крупный бюст то вздымался, то опадал под этим черным неглиже.
Однако необычной комнату делало совсем не присутствие дамы, на ней взгляд Майры задержался очень недолго, поскольку ее совершенно заворожило окружение владелицы будуара. Ибо и на ковре, и на стульях, и на диванах, и на большой кровати под балдахином, и на мягчайшем пледе из ангорской шерсти перед камином расположилась огромная компания белых пуделей. Одни сидели, другие лежали, эти бодрствовали, те дремали. Их тут было чуть ли не две дюжины, с курчавыми челками, нависшими над их печальными черными глазками, и широкими желтыми бантами, которые украшали гордые шеи. Едва Майра с Ноултоном вошли в комнату, как поднялся переполох; все холодные черные носы были задраны кверху, из двадцати одной глотки исторглось отрывистое стаккато лая, и комнату наполнил такой галдеж, что Майра даже чуть отпрянула в полном смятении.
