Однако от всего этого гама веки сонной толстухи лишь легонько дрогнули, и, приоткрыв глаза, она низким сиплым голосом, который тоже, странное дело, был каким-то лающим, рявкнула: «А ну, ишь!» — и гомон тут же стих.
Два не то три пуделя у самого камина тут же с упреком посмотрели друг на друга своими бархатными глазками и, улегшись с легким зевком на пол, мгновенно слились с белым ангорским пледом; а взъерошенный клубок на коленях у дамы зарылся носом в сгиб ее локтя и снова уснул, так что, если бы не эти пятна белой шерсти, раскиданные тут и там по комнате, Майра могла бы решить, что все эти пудели ей просто померещились.
— Мама, — сказал Ноултон после секундной паузы, — это Майра.
Лишь одно слово было произнесено хриплым басом:
— Майра?!
— Она к нам в гости приехала, помнишь, я тебе говорил.
Миссис Уитни подняла свою крупную руку и устало провела ладонью по лбу.
— Дитя мое! — сказала она, и Майра вздрогнула: голос ее снова был похож на утробное рычание. — Что, собралась замуж за моего Ноултона?
Майра было подумала, что, пожалуй, рановато это обсуждать, однако все же кивнула:
— Да, миссис Уитни.
— Сколько тебе лет?
Вопрос был весьма неожиданным.
— Двадцать один, миссис Уитни.
— A-а… и ты из Кливленда, значит?
Это уже было вполне членораздельное рычание.
— Да, миссис Уитни.
— А-а-а!
Майра не поняла, означало ли данное восклицание продолжение разговора, или это был просто стон, поэтому ничего не ответила.
— Не обижайтесь, если я не появлюсь внизу, — продолжала миссис Уитни. — Когда мы приезжаем сюда, на восток, я редко покидаю эту комнату и моих драгоценных песиков.
Майра кивнула, и на губах у нее уже затрепыхался было дежурный вопрос насчет здоровья, как вдруг она увидела предупреждающий взгляд Ноултона и вовремя успела сдержаться.
— Ну что ж, — произнесла миссис Уитни, явно завершая беседу, — ты, похоже, очень славная девушка. Приходи еще как-нибудь.
— Спокойной ночи, мама, — сказал Ноултон.
— Спокночь! — сонно рявкнула миссис Уитни, и глаза ее постепенно закрывались, по мере того как голова все больше откидывалась назад, на подушки.
Ноултон распахнул дверь, и Майра, чувствуя, что ничего уже не понимает, вышла из комнаты. Идя по коридору, она услышала сзади взрыв бешеного лая: стук прикрываемой двери вновь вывел из себя всю эту пуделиную свору.
Сойдя вниз, они обнаружили, что мистер Уитни уже восседал за столом.
— Бесконечно восхитительная, невероятно обворожительная! — воскликнул он, нервно улыбаясь. — Одна большая семья, и ты, дорогая моя, главное ее украшение.
Майра улыбнулась, Ноултон нахмурился, а мистер Уитни захихикал.
— Мы тут в полном одиночестве, — продолжал он, — совершенно заброшены всеми, лишь трое нас — и все… Мы ждем, что ты принесешь с собою солнечный свет и тепло, это особое сияние и цветение юности. Это будет чудесно! Скажи, а ты петь умеешь?
— Петь?.. Ну, вообще-то… Я хотела сказать: ну да, немного.
Он восторженно хлопнул в ладоши:
— Блистательно! Изумительно! А что именно? Арии из опер? Баллады? Или популярную музыку?
— Ну, больше популярную…
— Вот и славно. Я лично тоже предпочитаю популярную. Сегодня, кстати, у нас танцы.
— Отец, — хмуро спросил Ноултон, — ты что, опять пригласил целую толпу гостей?
— Я сказал Монро, чтобы он позвонил кое-кому, так, некоторым соседям, — объяснил он Майре. — У нас тут все на редкость общительные, вечно кто-нибудь что-то устраивает, без особых формальностей. Ах, порой просто дивно получается!
Майра поймала взгляд Ноултона и одарила его сочувственной улыбкой. Было очевидно, что он предпочел бы провести их первый вечер с нею наедине, а теперь весьма расстроился.
— Хотелось бы познакомить их с Майрой, — продолжал мистер Уитни. — Пусть знают, какое роскошное сокровище появится теперь здесь, в нашей небольшой семье.
— Отец, — вдруг заявил Ноултон, — мы с Майрой, разумеется, со временем захотим жить здесь с тобой и мамой, однако первые два-три года, я думаю, нам куда больше подойдет квартира в Нью-Йорке.
Тарарах! Это мистер Уитни скрюченными пальцами схватился за скатерть, и его серебряные столовые приборы со звоном рассыпались по полу.
— Чушь! — гневно крикнул он, тыча крошечным пальцем в сына. — А ну, прекрати нести эту мерзкую чушь! Ты будешь жить здесь, понятно?! Здесь! Что за дом без детей?
— Но, отец…
Мистер Уитни так разволновался, что даже вскочил, и его землистое лицо слегка порозовело, что было очень необычно.
— Молчать! — взвизгнул он. — Если ты рассчитываешь на какую-то помощь, изволь! Но только под моей крышей — и нигде больше! Ясно тебе?! А что до вас, моя юная прелестница, — продолжал он, нацеливая свой дрожащий палец на Майру, — извольте поскорее уяснить: лучшее, что вы можете сделать, — это обосноваться тут, у нас. Этот дом мой, и я намерен и впредь сохранить все как есть!
Он приподнялся на цыпочки и кинул сверху вниз испепеляющий взгляд сначала на сына, потом на Майру, а потом вдруг развернулся и выбежал из комнаты.
— Ого! — выдохнула Майра, в изумлении поворачиваясь к Ноултону. — Нет, вы видели, а?!
III
Через несколько часов она еле добралась до постели, вся взбудораженная, полная тревоги и негодования. Одно она знала твердо: жить в этом доме она не будет. А Ноултону придется образумить отца — пусть старик все же предоставит им квартиру в городе. Землистый человечек бесконечно раздражал ее; собаки миссис Уитни наверняка будут с лаем являться ей и во сне; а потом еще эта небрежность в поведении, что у шофера, что у слуги, у горничных и даже у гостей, которых она встретила сегодня вечером, — все это полностью противоречило ее представлениям о том, как все происходит в богатом имении.
Она пролежала в постели около часа, и тут вдруг от неторопливых размышлений ее отвлек резкий вскрик, вроде бы из соседней комнаты. Она села в постели и прислушалась. Через минуту крик повторился… Он походил на плач усталого ребенка, прерванный без всяких сантиментов, как будто ему кто-то зажал рукой рот. В этой черной тишине ее замешательство постепенно переросло в беспокойство. Она все ждала, что крик повторится, однако, как ни напрягала слух, ощущала лишь эту глухую, переполненную напряжением тишину, обычную в три часа ночи. Интересно, а где ночует Ноултон, подумала она и тут же вспомнила, что его спальня в другом крыле, как раз над спальней матери. Она была здесь совершенно одна — но так ли это?
С судорожным вздохом она вновь скользнула под одеяло и продолжала прислушиваться. С самого детства она не испытывала страха перед темнотой, однако чье-то возможное присутствие пугало… В ее воображении тут же замелькали детективные романы, целая куча, благодаря которым когда-то ей удавалось скрасить нескончаемую послеобеденную скуку.
