Казалось, его тело по недосмотру оставили в костюме, отправляя тот в очередную глажку, так что тяжелый раскаленный утюг, прессуя брюки и пиджак, расплющил и его, доведя его черты до нынешней заостренности. Лицо у него было неприметное: лицо как лицо. Из таких и состоит толпа на улице: кожа землисто-серая, уши прижаты к голове, словно в страхе перед городским гомоном и гулом, глаза же усталые-усталые — глаза того, чьи предки последние пять тысяч лет были полными неудачниками. На скамье подсудимых он, зажатый меж двух здоровенных кельтов в синих мундирах, казался представителем какого-то давно вымершего племени, этаким изможденным морщинистым эльфом, арестованным за браконьерство в Центральном парке, едва он вздумал употребить один из тамошних лютиков.
— Фамилия?
— Стюарт.
— Полное имя?
— Чарльз Дэвид Стюарт.
Секретарь суда безмолвно занес эти сведения в свой реестр мелких преступлений и крупных проступков.
— Возраст?
— Тридцать.
— Кем работаете?
— Ночным кассиром.
Секретарь помедлил и взглянул на судью. Тот спросил, зевая:
— В чем обвиняя-а-ается?
— Обвиняется в… — секретарь заглянул в свои листочки, — в том, что нанес удар даме — в область лица.
— Вину признает?
— Признает.
На этом предварительные процедуры были завершены. Итак, Чарльз Дэвид Стюарт, на вид такой безобидный и неловкий, предстал перед судом по обвинению в оскорблении действием и в нанесении побоев.
Из показаний очевидцев, к немалому удивлению судьи, следовало, что дама, которой обвиняемый со всего размаха заехал по лицу, отнюдь не была его женой.
Мало того, пострадавшая даже не была с ним знакома — да и арестованный тоже никогда ее прежде не видел, ни разу в жизни. Причин же для оскорбления действием оказалось две: во-первых, дама разговаривала во время театрального представления, и, во-вторых, она без конца тыкала коленками в спинку его сиденья. В конце концов он вскочил, развернулся к ней и, без всякого предупреждения, двинул ей что было сил.
— Пригласите истицу, — потребовал судья, несколько приосанившись. — Послушаем, что она скажет.
Собравшиеся в зале суда — их было совсем немного в этот чудовищно жаркий день — вдруг оживились. Несколько мужчин с задних рядов пересели вперед, поближе к судье, а молодой репортер заглянул секретарю суда через плечо, чтобы поточнее записать имя подсудимого на обороте какого-то конверта.
Истица поднялась со своего места. У этой женщины, которая почти добралась до полувекового рубежа, было, пожалуй, чересчур решительное, властное лицо, обрамленное золотистыми с проседью волосами. Платье — благородного черного цвета, и всем почему-то показалось, что она в очках; начинающий судебный репортер, кичившийся своей наблюдательностью, мысленно описал ее именно так, но вскоре спохватился — очков на ее носу, тонком и крючковатом, точно не было.
Звали ее, как выяснилось, миссис Джордж Д. Робинсон, а жила она по адресу Риверсайд-драйв, дом 1219. Еще она сообщила, что она страстная театралка и потому иногда ходит на дневные спектакли. Накануне с нею были еще две дамы: ее кузина, они же вместе живут, и некая мисс Инглс; обе присутствовали и в зале суда.
Случилось же вот что.
Едва поднялся занавес, женщина, сидевшая сзади нее, потребовала, чтобы она сняла шляпу. Миссис Робинсон и сама собиралась это сделать, а посему столь неуместная просьба ее несколько раздосадовала — о чем она незамедлительно сообщила своим спутницам, мисс Инглс и кузине, притом с весьма пространными комментариями. Тогда-то она и обратила внимание на обвиняемого, который сидел в следующем ряду, как раз перед нею: он вдруг обернулся и смерил ее непозволительно дерзким взглядом. Она тут же про него забыла, но когда — уже под самый конец первого действия — она что-то сказала мисс Инглс, этот наглец вскочил с места, развернулся — да как трахнет ее по лицу…
— И сильно трахнул? — спросил судья.
— Что значит «сильно»? — возмутилась миссис Робинсон. — Еще как! Мне всю ночь ставили потом горячие и холодные компрессы.
— …всю ночь, всю ночь… на нос, на нос… — эхом прозвучало со скамьи, где сидели свидетельницы: эти две поблекшие дамы резко подались вперед и дружно закивали, подтверждая сказанное.
— А свет в зале был? — спросил судья.
Нет, сказала она, однако сидевшие рядом видели все это, и вот нашлись благородные люди — тут же схватили обидчика.
На этом выступление пострадавшей завершилось. Обе ее спутницы дали аналогичные показания, и присутствующие в зале суда четко представили себе картину произошедшего: это было действительно насилие над личностью, причем совершенное без всякого повода, — классический пример ничем не оправданной жестокости.
Единственное, правда, что всех как-то смущало, — это облик арестованного. Для мелкого мошенника вид у него был самый подходящий; но ведь всем отлично известно, что карманные воры обычно такие тихони, на рожон не лезут. Этот же субъект, хоть и напал на потерпевшую в переполненном театре, для роли бузотера и забияки совершенно не годился. У него и голос был не тот, и одет он был не так, и усы совсем не такие, какие бывают у тех, кто способен на подобные выходки.
— Чарльз Дэвид Стюарт, — обратился к нему судья, — вы слышали свидетельские показания против вас?
— Да, ваша честь.
— И вы признаете себя виновным?
— Да, сэр.
— Можете ли вы что-то сказать в свое оправдание, прежде чем я вынесу вам приговор?
— Нет.
Обвиняемый с обреченным видом покачал головой. Его ручонки подрагивали.
— Неужели вам совсем нечего сказать? Вот почему вы совершили это противоправное действие?
Подсудимый, похоже, призадумался.
— Ну же, — подбодрил его судья. — Скажите хоть что-нибудь в свое оправдание. Позже такой возможности не будет.
— Ну… это… — начал Стюарт, с трудом подбирая слова, — вот как она понесла про водопроводчика, что там у него из желудка…
В зале прошел шумок: все принялись перешептываться. Судья чуть наклонился вперед:
— То есть? Что вы имеете в виду?
— Ну, поначалу она им… вон тем дамам, — и он показал на кузину и на мисс Инглс, — про свой желудок рассказывала, что он у нее как переваривает, это бы еще ладно. А то как пошла чесать про желудок водопроводчика, тут уж я совсем того.
— Как это понимать? Что значит «того»?
Чарльз Стюарт беспомощно оглянулся.
— Не знаю, как и объяснить, — сказал он, и его усики дрогнули, — только когда она начала рассказывать, как у ее водопроводчика варит желудок, не… не слушать этого не было никакой возможности…
В зале захихикали. Миссис Робинсон и сопровождавшие ее дамы были явно шокированы. Один из стражей даже сделал шаг в сторону подсудимого, словно ожидая сигнала судьи, чтобы незамедлительно упрятать этого преступника в самую жуткую темницу Манхэттена.
