— Невероятно блистательная партия, — заметила тетушка Кэл в канун свадьбы (та самая, у которой дом близ мыса Монток) и вырезала из газеты извещение о предстоящем событии — для кузин, живущих в Шотландии. И вдруг добавила: — И все простится…
— Что такое, Кэл?! — воскликнула вторая тетушка, Джозефина. — О чем ты? Что значит «все простится»?! Фифи тебе ни разу слова дурного не сказала.
— Вот-вот: ей за последние девять лет ни разу — ни разу! — не пришло в голову навестить нас, хотя мы без конца посылали приглашения.
— А я на нее не обижаюсь, — сказала тетушка Джозефина, которой исполнилось лишь тридцать один год. — Ну что, по-твоему, молоденькой, красивой девушке делать тут, среди куч песка?!
— Нам с тобой этот песок очень даже нравится, Джо…
— Да, но мы-то с тобой старые девы, Кэл, только курим да играем в маджонг, и то с воображаемыми партнерами, вот и все наши грехи. Ну а Фифи, естественно, обожает разные восхитительно-порочные развлечения. Ей сейчас хочется веселиться допоздна, в кости играть, и вообще всего такого, о чем мы с тобой только в книжках читаем… Она же совсем молодая. — И она выразительно помахала рукой. — Я нисколько не в обиде за то, что она сюда не выбралась. Ах, я бы на ее месте…
Однако какие именно дерзкие мечты бродили в голове у тетушки Джозефины, осталось неизвестным, поскольку на середине фразы входная дверь, неожиданно дрогнув, резко распахнулась и в гостиную впорхнула юная дама в платье, на котором будто было написано: «Paris, France».
— Добрый вечер, милые дамы! — воскликнула она, лучезарно улыбаясь. — А я к вам в гости, и даже сама не знаю как надолго… Хочу в песочек поиграть, на пляже.
— Фифи?!
— Фифи!!
— Ах, тетушки!
— Но, дитя мое! — всполошилась тетушка Джо. — У тебя же сегодня вечером, по-моему, свадебный банкет…
— Верно. — Фифи бодро кивнула. — Но я решила на него не идти. И на свадьбу тоже. И уже разослала всем свои извинения.
Тетушки были изрядно озадачены; и насколько они смогли уразуметь, молодой Вэн-Тайн не угодил их племяннице лишь тем, что был чересчур безупречен, — но что это означало, они так и не поняли. Наконец после настойчивых расспросов Фифи объяснила: он напоминал ей рекламный плакат с новым автомобилем…
— Автомобилем? — переспросила тетушка Кэл, выпучивая глаза. — Каким автомобилем?
— Каким угодно.
— A-а, ты вот что хочешь сказать… — И тетушка Кэл густо покраснела. — Я ваш этот новый жаргон не понимаю, но разве у автомобиля не бывает плохого… м-м… сцепления?
— Да нет, физически-то он мне нравится, — невозмутимо отвечала Фифи.
Тетушки, как по команде, вздрогнули.
— Просто… Ну, чересчур он идеальный и такой весь свеженький, чистенький, будто его на заводе долго отлаживали, а потом еще шторки особенные на окна повесили…
Тут тетушке Джо почему-то представился неотразимый красавец-шейх в костюме из черной кожи.
— …и шины самые лучшие, и всегда чисто выбрит, — не унималась Фифи. — По мне, тетушка Кэл, слишком уж он лощеный. — Она вздохнула. — А вот я другого замеса, мне весь этот лоск против шерсти.
Это ей-то! Их юная племянница была воплощением изящества, портрет юной истинной леди, такой не грех и на стенку повесить. Однако тетушки видели, что за этой веселой бравадой Фифи пытается скрыть свое состояние — а она была на грани истерики, потому они и продолжали думать, что на самом деле случилось что-то куда более конкретное и, вероятно, скандальное.
— Ничего подобного! — упорствовала Фифи. — О нашей помолвке объявили три месяца назад, и за это время ни одна девица из кордебалета не подала на Джорджа в суд… за то, что он нарушил обещание на ней жениться… Ни одна! Алкоголь он вообще не употребляет — только в виде тоника для укрепления волос. Да что там: за все это время мы даже ни разу не поссорились.
— Ты совершила серьезную ошибку, — констатировала тетушка Кэл.
Фифи кивнула:
— Боюсь, я разбила сердце самого чудесного мужчины в моей жизни, но делать нечего… Он абсолютное совершенство! Но тогда зачем стараться самой, если все равно за ним не угнаться — за своим идеальным мужем? А тактичный какой! Джордж мог бы представить мистера Троцкого мистеру Рокфеллеру, да так, что у них не возникло бы никаких трений… Правда, я боялась, что наступит такой момент, когда вся тактичность, без остатка, понадобится мне, я так ему и заявила. Мне еще никогда не приходилось бросать мужчину почти что на пороге церкви, перед венчанием, так что останусь-ка я у вас, пока эта история не подзабудется.
Она и вправду осталась — к немалому удивлению тетушек, которые были уверены, что Фифи уже наутро опрометью бросится назад, в Нью-Йорк, полная раскаяния. К завтраку она вышла спокойная, свежая и невозмутимая, словно всю ночь крепко спала, а день Фифи провела, нежась под красным пляжным зонтиком среди прогретых солнцем дюн, глядя, как с востока накатывают волны Атлантического океана. Тетушки успели перехватить вечернюю газету и тайком сожгли ее на костре: они почему-то решили, что о бегстве племянницы из-под венца будут оповещать красные заголовки на первой странице. Обе были довольны, что она теперь с ними и жизнь стала почти такой, как прежде, — правда, тетушка Джо иногда во время партии в маджонг теперь делала ход только за себя, а вот за воображаемого партнера забывала: все пыталась понять, что же это за существо — слишком идеальный мужчина. И все-таки кое-что изменилось, стало другим.
— Что там стряслось у вашей племянницы? — мрачно спросил садовник у тетушки Джозефины. — Зачем молодой красивой девушке прятаться в нашей глуши?
— Моей племяннице требуется отдохнуть, — холодно промолвила та.
— Если кто шибко устал, им наши дюны ни к чему, — возразил садовник, почесав затылок. — Больно они унылые, никакого разнообразия. Я вчера видал, как она схватила зонт и ну колотить им по песку, как сумасшедшая. Не ровён час, еще заметит, сколько его тут у нас, и вправду умом тронется. — Он фыркнул. — И что тогда, что будем делать?
— Так, будет болтать, Перси, — оборвала его тетушка Джо. — Займись-ка лучше делом. Мне нужно, чтоб ты затрамбовал в дорожку перед домом десять фунтов толченых ракушек.
— А как с зонтом-то быть? — спросил он. — Я подобрал что от него осталось.
— Зонт не мой, — сердито ответила тетушка Джо. — Можешь и его закатать в дорожку.
Но вот уж пролетел июнь, который должен был стать для Фифи медовым месяцем, а мокрые отпечатки ее резиновых тапочек по-прежнему каждое утро появлялись на пустынном пляже в этой глуши на краю света. Какое-то время одиночество было ей вроде бы на пользу, и морской бриз красил ее щеки здоровым багрянцем; однако вот еще неделя прошла, и тетушки заметили, что ей не по себе, а притворяться веселой еще труднее, чем в день приезда.
— По-моему, у тебя сдают нервы, дорогая, — сказала ей тетушка Кэл, когда задул крепкий ветер и заштормило. — Мы рады, что ты тут с нами, но у тебя такой грустный вид! Может, попросишь маму съездить с тобой на лето в Европу?
