— Ты ездила кататься с молодым Кэмбеллом, — сказал он.
— Да. Только не сердись на меня. Мне сегодня… мне было так грустно.
— Грустно?
Она села, тихо всхлипывая.
— Я ничего не смогла с собой поделать. Ты только не сердись. Он так звал меня прокатиться, и вечер был такой чудный, вот я и решила поехать на часик. А потом мы разговорились, и я потеряла счет времени. Мне так его было жаль.
— А как ты думаешь, что при этом чувствовал я? — Он тут же внутренне осекся, но слова уже были произнесены.
— Не надо, Том. Я же сказала, мне было очень грустно. Я хочу лечь.
— Я понимаю. Спокойной ночи, Энни.
— Том, пожалуйста, ну не надо так. Разве ты не понимаешь?
Он все понимал, и это было самое ужасное. Отвесив галантный поклон — поклон иного поколения, — он спустился с веранды и шагнул в стирающий все контуры лунный свет. Через миг он превратился в тень, мелькающую в свете фонарей, а потом — в чуть слышные шаги на улице.
IV
Тем летом он часто совершал по вечерам долгие прогулки. Ему нравилось постоять минутку перед домом, где он родился, а потом перед другим, где он жил в детстве. Его привычные маршруты были помечены и другими реликвиями девяностых годов — преображенными вместилищами давно канувших радостей: пустая оболочка Ливрейных конюшен Йенсена, старый каток Нушка, где отец его каждую зиму сворачивался калачиком на ухоженном льду.
— Жалко просто до чертиков, — бормотал он. — Жалко до чертиков.
А еще у него вошло в привычку проходить мимо освещенных витрин одной аптеки, поскольку ему казалось, что именно там скрывается зерно, из которого вырос другой, недавний проросток прошлого. Один раз он зашел туда и между делом справился о продавщице-блондинке: выяснилось, что она вот уже несколько месяцев как вышла замуж и переехала в другое место. Он выяснил ее имя и, во внезапном порыве, отправил ей свадебный подарок «от безгласного воздыхателя»: ему казалось, он обязан вознаградить ее за свое счастье и свою боль. Он проиграл битву с молодостью и весной и заплатил дань горя за непростительный грех старости — нежелание умирать. Но просто истаять и уйти во тьму, не дав никому собою попользоваться, — нет, это не для него; в конце концов, он ведь хотел единственного — разбить свое сильное, много пожившее сердце. Само по себе это противостояние оказалось ценностью, никак не связанной с победой и поражением, и эти три месяца — они остались с ним навеки.
Как Далиримпл сбился с пути
[8] (Перевод А. Глебовской)I
На рубеже нового тысячелетия какой-нибудь гениальный педагог напишет книгу, которую будут дарить каждому молодому человеку в день утраты им иллюзий. Произведение это вберет в себя дух «Опытов» Монтеня и записных книжек Сэмюэля Батлера
[9], а еще понемногу от Толстого и Марка Аврелия. Ни приятной, ни оптимистичной книга не будет, однако в нее войдет множество примеров искрометного юмора. А поскольку первоклассные умы никогда ничего не принимают на веру без доказательств, значимость этого опуса будет сугубо относительной… все, кому за тридцать, будут говорить, что он «наводит тоску».
Это вступление к рассказу о молодом человеке, который, как и вы, и я, жил до написания этой книги.
II
Поколение, к которому в числе прочих принадлежал Брайан Далиримпл, выплыло из отрочества под громкие звуки фанфар. Брайан сыграл звездную роль в истории, в которой, помимо него, фигурировали пулемет «льюис» и девятидневная вылазка за откатывающуюся вспять линию немецкого фронта, так что удача, восторжествовав, и чувства, всплеснувшись, даровали ему целую связку медалей, а по возвращении в Штаты ему сообщили, что по значимости своей он уступает разве что генералу Першингу
[10] и сержанту Йорку
[11]. Удовольствий из этого вышла масса. Губернатор его штата, блудный конгрессмен, а с ним вместе гражданский комитет приветствовали Далиримпла на причале в Хобокене улыбками от уха до уха и бравыми маршами; тут же находились репортеры и фотографы, которые говорили: «Не затруднит ли вас…» и «Не будете ли вы любезны»; а в родном городе его ждали пожилые дамы, глаза у которых во время разговора с ним окантовывались красным, и барышни, которые успели подзабыть его с тех пор, как бизнес его отца вылетел в трубу в девятьсот двенадцатом.
А когда вся эта шумиха приутихла, он вдруг осознал, что уже месяц живет гостем в доме у мэра, что всех денег у него четырнадцать долларов и что «имя, которое будет жить вечно в анналах и легендах нашего штата» уже там и живет, очень тихо и незаметно.
Однажды утром он допоздна залежался в постели и услышал, как служанка, приставленная к комнатам второго этажа, беседует с поварихой. Служанка сообщила, что миссис Хокинс, супруга мэра, вот уже неделю пытается тонкими намеками выставить Далиримпла из дома. В одиннадцать он съехал в полном смятении чувств, попросив отправить его чемодан в пансион миссис Биб.
Далиримплу было двадцать три года, он еще никогда нигде не работал. Отец оплатил два года его учебы в местном университете и скончался примерно в момент той самой девятидневной вылазки, оставив сыну в наследство несколько предметов викторианской мебели и стопочку сложенных листков бумаги, оказавшихся на поверку счетами от бакалейщика. Юный Далиримпл обладал проницательным взглядом серых глаз, складом ума, который вызывал восхищение у армейских психологов, умением сделать вид, что он уже читал это — что бы «это» ни было, — и хладнокровием, не изменявшим ему в самые жаркие минуты. Впрочем, все эти достоинства не спасли его от последнего протестующего вздоха, когда он осознал, что должен найти работу — причем незамедлительно.
Вскоре после полудня он уже вошел в рабочий кабинет Терона Д. Мейси, владельца самого крупного оптового продуктового магазина в городке. Пухлый, процветающий, лучащийся любезной, но совсем не веселой улыбкой, Терон Д. Мейси встретил его весьма любезно.
— Ну, как там жизнь, Брайан? Чего у тебя нынче на уме?
Для самого Далиримпла, который все еще не смирился с неизбежным, собственные его слова прозвучали точно завывание нищего араба, выпрашивающего подачку.
— Да это… я ищу место, где работать. («Место, где работать» ему почему-то казалось чуть более завуалированным, чем просто «работу».)
— Работать? — По лицу мистера Мейси прошла едва заметная рябь.
