Среди двух столбиков книг лежала стопка белых листов формата А4. Подойдя ближе, Мира прочитала на верхнем листе слово «книга», и глаза ее загорелись.
Как там говорится в пословице? «Любопытство сгубило кошку»?
— Шейн, — позвала она, — что это?
— Ты о чем? — донеслось до нее из кухни.
— Белые листы в спальне, — уточнила Мира, но ответа ждать не стала. Рука сама потянулась и наугад перелистнула страницы.
«…Я шел по дорожке к дому, когда мое боковое зрение уловило что-то яркое. Свет. В доме по соседству горел свет. Не то, чтобы это было так уж важно. Но когда я получал ключи, хозяин невзначай сказал, что соседний дом пустует…»
— Что ты делаешь? — напряженно спросил Шейн, внезапно возникнув на пороге спальни.
— Это она? — посмотрела на него Мира, не выпуская из рук страницы.
— Это черновик. Не стоит его читать, — тихо проговорил Шейн, но Мистраль, казалось, его не услышала. Она снова наугад взяла стопку листов и перевернула.
«…Подросток в своей уже традиционной черной мешковатой одежде и бесформенной шапке метался по пляжу, пиная песок, подбирая камни и с яростью швыряя их в волны…»
Взгляд Миры уцепился за эти слова, руки замерли. Шейн стоял, боясь пошевелиться. Ему нужно было броситься вперед и вырвать эти страницы у нее из рук. Но он просто смотрел, как Эм меняется в лице и чувствовал, что его мир начинает рушиться.
Мистраль снова перевернула листы.
«…Она писала про детство девчонки сорванца, про шрам на затылке от падения с дерева. Писала про занятия музыкой и танцами в школе. И про волосы, которые не отрезала, потому что без них ее бы чаще принимали за мальчика-подростка…»
«…Боковым зрением я видел, как она взяла телефон и стала набирать текст. Я ждал. Она протянула мобильник, и прочитанное ненадолго выбило меня из колеи.
«Мой парень изменял мне, потом попросил у меня «перерыв» и спустя пару месяцев женился на любовнице. И я потеряла дар речи. В прямом смысле»…»
Ее рука начала дрожать.
— Шейн, что это? — тихо спросила она.
— Эм… — он с шумом выпустил воздух, — это не окончательный вариант.
— А в окончательном варианте это есть?
Он молчал.
— Шейн?
— Есть, — выдавил Шейн, запуская руку в волосы.
— Когда ты собирался мне сказать?
Снова молчание.
— Ты не собирался, да? — Мира потрясено села на кровать. — Ты все это время следил за мной, записывал каждое мое слово и не собирался мне говорить?
— Эм, все не так. Я не собирался записывать твои слова…
— Ты вытягивал из меня информацию, а потом уходил к себе и все записывал! — голос Мистраль стал срываться на крик. — Я была интересным объектом исследования?!
— Не говори так, — Шейн сморщился, как от боли. — Я просто стал описывать Корнуолл, Монк-Бэй, свою жизнь… и сам не заметил, как моей соседке в этом рассказе стало уделяться все больше места…
— И ты решил, почему бы не раскрутить эту историю? Это же так забавно! Непонятная девчонка, немая, прячется в корнуолльской деревушке!
— Эм, не надо…
Но Мира уже не могла остановить свои мысли. Они, как шестеренки, завертелись у нее в мозгу.
— Ты мне врал! Ты все это время мне врал!
— Я тебе не врал! — голос Шейна тоже стал подниматься.
Мира встала напротив него и ткнула пальцем в книгу.
— А как это называется?
— Я просто не рассказывал тебе всего! По сути, это единственное, что я утаил!
— Ты утаил то единственное, что было по-настоящему важно! Ты пытаешься нажиться на моем несчастье! Тебя поджал твой издатель, ты увидел во мне интригу и стал рассматривать, как жука под микроскопом! А было ли у нас вообще что-то настоящее, или это все твоя разведывательная кампания?
— Не было никакой кампании! — воскликнул Шейн, и, пытаясь как-то спастись, заявил: — Ты мне тоже не все сказала! Как насчет того, что я до сих пор не знаю, как тебя зовут? Ты не захотела сказать, я не стал давить. Но моя родня уже спрашивала о тебе, мне пришлось уйти от темы. Что я скажу? Что тебя зовут Эм? Это сокращенно от Эммы? Нет, это тринадцатая буква алфавита! Потому что я не знаю, как зовут мою девушку, она назвалась Миледи!
Наступила гнетущая тишина. Где-то на задворках сознания у Миры мелькнула мысль, что Шейн прав, но мысль была настолько далекая и так сильно глушилась эмоциями, что Мистраль проигнорировала ее.
Они стояли и долго смотрели друг другу в глаза.
— Я избавлю тебя от этого щекотливого вопроса, — наконец тихо проговорила Мистраль. — Тебе не придется никому ничего рассказывать.
Она вылетела из спальни, схватила куртку и исчезла за дверью.
Шейн словно прирос к месту. До него медленно доходил смысл ее последних слов, а когда он осознал весь масштаб катастрофы, бросился вслед за нею. Но опоздал. Такси с Миледи на заднем сиденье уже отъезжало от дома.
ГЛАВА 12
Шейн звонил. Много и часто. Но Эм ни разу не сняла трубку. Скорее всего, его номер уже был в черном списке. Ни одно его сообщение не было прочитано, в какой бы мессенджер он ни написал. А писал он много и во все известные ему мессенджеры. Дверь квартиры ему никто не открывал ни утром, ни днем, ни вечером. Она исчезла, это она умела делать на профессиональном уровне.
Шейна с самого начала терзало чувство вины. Он знал, что не пишет ничего плохого, он был уверен в своей книге. Шейн не сомневался, что она будет хорошей еще с первых страниц. Но ему все время казалось, что он поступает не честно. Надо было спросить разрешения, намекнуть, дать почитать черновик. Но ему было страшно. Взаимопонимание между ними было чем-то очень ценным, Шейну не хотелось его нарушать. Он боялся, что она не поймет. Он успел узнать ее, понять ее импульсивность.
И поэтому ничего ей не сказал. Шейн хотел, чтобы она увидела настоящую книгу, в обложке, а не этот черновик, который к тому же подвергался исправлениям. И как же он ошибся. Если бы он сказал ей раньше, мягко, аккуратно, то возможно все обошлось бы. А сейчас было поздно. И самое ужасное в этом всем то, что он начал считать Эм своей. По правде говоря, он уже давно считал ее своей. В глубине души он понял это, когда всю ночь ехал из Корнуолла в Лондон, у Шейна было шесть часов ночной дороги для размышления. Он анализировал свою реакцию на ее отъезд и глупый порыв, заставивший собрать чемоданы и броситься следом. Уже тогда эта девчонка с длинными вьющимися волосами успела хорошенько обосноваться в его жизни.
А теперь она ушла. Насовсем. Если бы можно было и в этот раз сесть в машину и проехать триста миль ради нее, Шейн сделал бы это. И даже тысячу миль, и две тысячи. Но сейчас их разделяло всего полторы, и они были целой пропастью.
