А также Бенни помнил ту фразу, которой Лайлу научил Джордж, человек, вырастивший ее: «Знание — сила».
Он решил оставить блокнот и по другой причине — потому что жнец написал на последней странице что-то вроде кода.
КА/Ж 1: 4,522
Квадроцикл: 66
КА/Ж 2: 19,200
Квадроцикл: 452
НВ/Ж: 14,795
Квадроцикл: 318
ВА/Ж: 8,371
Квадроцикл: 19
ЮТ/Ж: 2,375
Все его инстинкты кричали ему, что командная книга и срочная записка, как Бенни подозревал, написанная доктором Макреди, были важны. Но почему?
«Сейчас уже жнеца не спросишь», — подумал Бенни и вздрогнул, вспомнив, что был вынужден сделать.
Он убрал блокнот и командную книгу в бардачок «Хонды». Потом с помощью резинового шланга перекачал этанол из собственного поврежденного квадроцикла в бак соседнего. Бенни вернул на место крышку топливного бака, забрался в кресло, завел двигатель и отправился в Убежище, погруженный в размышления.
Из дневника Никс:
Люди, с которыми я выросла, жители Маунтинсайда, называют начало мора Первой ночью. Это немного неправильно, потому что цивилизации понадобились недели, чтобы пасть.
Бунтарка и люди, с которыми она выживала, называют это Падением.
Я также слышала, как люди называют это Концом, Серым разрывом, Восстанием, Днем Z, Армагеддоном, Возмездием, Днем мора, Днем войны № 1 и разными другими именами.
26
Бунтарка дремала в соломенном кресле-корзинке, когда к ней подошла одна из монахинь. Девушка открыла глаза и увидела строгое лицо сестры Ханналили, главной монахини, присматривающей за детьми во время дневного сна.
— Ты должна немедленно пойти со мной, — сказала монахиня.
— Что такое? — спросила Бунтарка. — Что-то случилось с Евой?
Сестра Ханналили, словно не могла решить точно, как ответить на такой простой вопрос.
— Тебе нужно пойти со мной, — сказала она. — Прямо сейчас.
Бунтарка поднялась на ноги и последовала за монахиней. Сестра Ханналили не то чтобы бежала к палатке, где спали дети, но шла очень быстро: ее тело напряглось, как струна, руки сильно раскачивались.
— О боже, — выдохнула Бунтарка себе под нос. — Пусть все будет хорошо. Пусть малышка не пострадает…
Она добрались до палатки, где брат Майкл, монах, помогающий психологическими беседами, ждал их. До Первой ночи он был ведущим радиопрограммы.
Сестра Ханналили выглядела напуганной, но Бунтарка не могла понять почему. Из палатки послышался тихий звук удара. Словно кто-то взбивал подушку.
— Мы вывели других детей из палатки, — сказала сестра Ханналили. — Подумали, так будет лучше.
— Вывели? Почему? Где Ева?
Бунтарка потянулась ко входу в палатку.
Ева была единственным человеком внутри. Бунтарка почти сразу же поняла, что малышка спит, хотя она и стояла, и двигалась. Лунатизм в каком-то смысле. Ужасном смысле.
Девочка собрала всех тряпичных кукол, которых дети сделали во время уроков рукоделия. Они лежали рядом друг с другом на одной из кроватей. Ева держала ножницы с зубчатыми лезвиями, с помощью которых вырезали красивую бахрому на платьях кукол. Девочка обхватила их. Она держала ножницы обеими руками и медленными уверенными движениями протыкала ими кукол снова, и снова, и снова.
И улыбалась.
Бунтарка ахнула, и Ева на секунду остановилась, повернувшись лицом ко входу в палатку. Губы малышки растянулись в улыбке, но в глазах не было радости. Там вообще ничего не было. Ни эмоций, ни узнавания, ни гнева.
Абсолютная пустота.
Казалось, словно эти голубые глаза были окнами дома, лишенного света и жизни, местом, где двигались только мрачные и ужасные тени.
Потом Ева снова повернулась к куклам.
Ножницы поднимались и падали, поднимались и падали.
27
Три месяца назад…
Святой Джон вышел из долгой глубокой медитации, когда услышал рядом тихие шаги.
— Добрый день, сестра Сан, — тихо сказал он с закрытыми глазами.
— Достопочтенный, — сказала она.
Святой Джон открыл глаза и коснулся ее головы, пробормотав короткое благословение. Она выпрямилась и присела на указанное место. Сестра Сан когда-то была красивой женщиной, и у нее все еще были умные глаза и лицо, напоминающее изображение Ма-гу, древней даосской богини долголетия. Конечно, это было горькой иронией, так как у нее осталось совсем мало времени. Месяцы, не годы. Он никогда не говорил о схожести, конечно же, потому что считал, что это может оскорбить ее в духовном смысле — напоминание о богине, одной из многих фальшивых религий человечества.
Вместо этого святой Джон сказал:
— Кажется, что-то вас беспокоит, сестра.
— Так и есть. Было множество докладов о мутациях. Все больше серых людей начинают двигаться быстрее, чем считается возможным.
— Сколько случаев?
— Семь, что поднимает общие итоги надежных отчетов до двадцати двух.
— И это продолжает беспокоить тебя?
— Да, достопочтенный. Мы скоро будем возвращать жнецов в Неваду, и я спросила матушку Розу, не настало ли время подумать об открытии Усыпальницы.
— Каких действий ты ожидаешь, сестра? — спросил святой Джон. — Чтобы мы воспользовались оружием еретиков?
Сестра Сан мгновение размышляла над этим.
— Достопочтенный… я люблю моих товарищей-жнецов, но я не настолько глупа, чтобы думать, будто все они с нами из вечной любви к Танатосу — слава его тьме. Некоторые из них — возможно, многие — предпочтут поцеловать нож, а не почувствовать его на своей коже.
Святой Джон никак это не прокомментировал.
— Но я спорила с матушкой Розой не из-за оружия на том самолете, — сказала она. — Мне лишь нужен доступ к записям доктора Макреди, образцам, клиническим исследованиям и…
Прежде чем она успела что-то добавить, ее тело сотряс приступ сильного влажного кашля. Ее хрупкое тело напряглось и запульсировало от боли, а тонкие, как у птицы, кости заскрипели. Она прижала красный платок ко рту. Святой Джон знал, что цвет ткани был выбран не случайно: красная ткань эффективнее прятала капли крови, вырывающиеся с каждым приступом кашля.
— Тьма зовет тебя, сестра моя, — сказал святой Джон.
Когда кашель отступил, сестра Сан ответила:
— Слава тьме. Но, пожалуйста, послушайте меня. У меня почти не осталось времени. Посмотрите на меня, достопочтенный. Для того чтобы прочитать и обдумать то исследование, нужен не только здоровый ум, а когда тело сдается, то и разум тоже. Церковь Тьмы потеряет ценную возможность понять, почему этот вирус меняется и что эти изменения означают для нашей миссии. Я не знаю, как долго еще смогу заниматься серьезной работой.
