Хотя никто в Уорн-парке не придавал этому значения, Эльмина тем не менее обладала уникальной фигурой и красотой, не столь очевидной и броской, как красота ее сестер, а потому не замечаемой домочадцами в течение долгих лет то ли из-за одежды, которую она носила, то ли из-за отсутствия интереса к ее особе.
Теперь же, понимая всю важность первой встречи с маркизом, она пережила много неприятных моментов.
Во-первых, когда она решила надеть то единственное понравившееся ей платье из всех, присланных из Лондона на примерку, оказалось, что именно оно с первого взгляда совсем не приглянулось матушке, которая решила сразу же вернуть его назад.
Это платье из синей, с серебряными крапинками ткани, с разбросанными по всему полю серебряными лентами напоминало Эльмине темнеющее небо, как только вместе с первыми звездами появляется на нем мерцающее свечение.
Когда девушка двигалась, серебро отражало свет, и уж, во всяком случае, вечером оно сочеталось бы с легкими серебряными бликами, которые появлялись в ее волосах от пламени свечей.
Королева установила моду на множество нижних юбок и очень узкую талию.
Покатые плечи оставались обнаженными, а изящный кружевной воротник (берта) спускался на грудь.
Воротник платья, выбранного Эльминой, был расшит серебряными блестками, в тон лентам на юбке; довольно прозрачный, он открывал линию груди, подчеркнутую синевой ткани.
— Надо сказать, на тебе оно выглядит лучше, чем я ожидала! — отметила графиня. — Но, я думаю, правильнее было бы надеть белое.
— Белое мне не идет, мама, — решительно сказала Эльмина, — но третье платье мне нравится.
Оно было из нежного материала цвета мускатных роз, любимых цветов в их саду.
Но когда девушка померила его, ей показалось, будто в нем она выглядит слишком маленькой для замужества.
Вот почему она решила надеть сегодня вечером более изысканное платье — синее с серебром.
Но и теперь, рассматривая свое отражение в зеркале, она подумала, что смотрится вовсе не как восемнадцатилетняя (восемнадцать ей исполнилось на прошлой неделе), а года на три или даже четыре моложе.
Но с этим уже ничего нельзя было поделать, и, спускаясь по лестнице, Эльмина размышляла о красавице леди Карстэйрс (она прекрасно знала имя нынешней дамы сердца маркиза), с которой он неизбежно начнет ее сравнивать, и это сравнение окажется не в ее пользу.
Девушка задержалась в своей спальне.
Не успела она пройти и половины лестницы, как услышала звук кареты, остановившейся у парадной двери, и с ужасом поняла, что это приехал маркиз.
Бартон ожидал его на крыльце, а два лакея уже раскатали изрядно потрепанную красную ковровую дорожку, которая использовалась для торжественных встреч уже не одно десятилетие, от парадной двери до кареты.
Эльмина колебалась, не зная, продолжать ей спускаться или повернуть назад.
Маркиз, двигавшийся быстрее, нежели она могла ожидать, вошел в дом через парадную дверь и, подняв голову, увидел девушку, все еще в нерешительности стоявшую на середине лестницы.
Ей ничего не оставалось, как сойти по ступенькам вниз навстречу гостю.
Фалькон протянул ей руку, и она присела в реверансе.
— Добрый вечер! — сказал он в ответ на ее приветствие. — Полагаю, вы одна из дочерей хозяина. Как я понял, вас у него три.
— Я самая младшая, милорд.
— Очень рад познакомиться с вами, — произнес маркиз.
— Папа с мамой ожидают вас в гостиной, — сумела выговорить Эльмина. — Сюда, пожалуйста.
Маркиз позволил Бартону снять с него нарядный выходной плащ на красной подкладке, затем отдал лакею высокий цилиндр и трость с позолоченным наконечником.
После этого он повернулся к Эльмине.
— Я в вашем распоряжении!
Девушка в это время напряженно думала над тем, как сообщить ему, что именно она и есть его предполагаемая невеста.
Сочтя подобное признание слишком неудобным для себя, она решила, что было бы лучше оставить решение этого вопроса матери и отцу.
Однако эта встреча дала ей возможность убедиться, какой неотразимой красотой обладает ее будущий жених.
Вблизи он был намного эффектнее, чем издали, ведь раньше она видела его только с определенного расстояния — на скаковом круге или на общем сборе охотников.
Когда рука маркиза, с которой он снял перчатку, коснулась ее руки, Эльмина ощутила исходящие от него волны, словно невидимые иголочки коснулись ее кожи, настолько они оказались сильны.
Чанг поведал ей, что подобные волны исходят и от людей, и от всего живого в природе.
Он рассказывал ей о людях, которые берут силу и энергию у деревьев, о том, что буддисты никогда не сорвут цветок, дабы не уничтожить жизнь, а члены индуистской секты джайна
[1]
во время прогулки чистят перед собой дорожку из опасения раздавить и отнять жизнь у насекомого.
Она понимала — власть Чанга над лошадьми, да и над другими животными, была результатом воздействия на них волн, посылаемых им.
Она пробовала следовать его примеру и обнаружила, как постепенно начинает управлять своими собственными волнами, так что могла уже, в какой-то степени преднамеренно, использовать их, а не просто распыляться в воздухе, не нацеливаясь на какой-то конкретный объект.
Девушке хотелось бы узнать, чувствует ли маркиз сейчас посылаемые ему волны, как она ощущает его поле, но, вероятнее всего, этого не произошло.
Бартон торжественно открыл двери гостиной и зычным голосом произнес:
— Маркиз Фалькон, ваша светлость!
Эльмина замедлила шаг, дабы позволить маркизу пройти вперед первым, и увидела, что вся семья уже в сборе и готова приветствовать знатного гостя.
Отец смотрелся весьма презентабельно в своем вечернем костюме, а мама вся блестела бриллиантами.
Мирабель была прекрасна.
Она надела то самое белое платье, в котором ее представляли королеве.
Дирдрей отдала предпочтение светло-зеленому — это ее любимый цвет.
Неожиданно вся пышность и великолепие церемонии, задуманной ради одного человека, показались ей забавными.
«Наши наряды чересчур неотразимы, — подумала она, — но имеет ли смысл так стараться сейчас, ведь противник уже и без того попался в сети — бедняга обречен!»
Маркиз казался в меру оживленным и приветливым, но Эльмина инстинктивно почувствовала, сколь ему претит и сама мысль о женитьбе, и необходимость делать предложение будущей невесте, соблюдая все внешние формальности, когда и так все уже решено.
Тем не менее она вынуждена была признать, что, хотя Фалькон и считал всю эту процедуру утомительной, ему все-таки удалось подавить свои эмоции — Эльмина не сомневалась в безошибочности своих ощущений.
