Пожалуй, даже слишком часто, чтобы придавать этому большое значение, а потому он просто еще раз поцеловал леди Карстэйрс.
— Я вынужден оставить вас. Думаю, скоро вернется ваш муж, а сейчас неподходящий момент для шумного скандала.
— Ручаюсь, он никогда не устроит ничего подобного! — негодующе запротестовала леди Карстэйрс.
Но маркиз не слушал ее.
— Берегите себя, — сказал он. — Жду вас завтра вечером в половине восьмого.
Внезапно он задумался, а затем произнес:
— Полагаю, с моей стороны будет разумно пригласить еще кого-нибудь на обед.
— О нет, Олстон! — воскликнула леди Карстэйрс. — Нет! Нет! Я хочу побыть с вами наедине!
— Ну что ж, надеюсь, в дальнейшем у нас будет возможность как-нибудь по-другому устраивать наши встречи, — заключил маркиз, словно отвечая самому себе.
Сафайра прижалась к нему, он на мгновение задержал ее в своих объятиях и собрался покинуть комнату.
Но тут она сумела прийти в себя и, переведя дух, взмолилась:
— Вы должны поклясться мне, Олстон, самым святым для вас, что не позволите этому вашему ужасному браку ничего… изменить… между… нами!
В ее голосе зазвучали высокие ноты.
— Я не могу потерять вас! Я не способна перенести разлуку с вами! О, дорогой, любимый, замечательный мой Олстон, такого идеального возлюбленного, как вы, не было ни у одной женщины. Я скорее умру, чем останусь жить без вас!
Но и подобные речи маркиз слышал слишком часто, чтобы они хоть как-то затронули его чувства. Поэтому он просто сказал:
— Мы поговорим об этом завтра ночью.
И лишь когда маркиз сделал первый шаг к двери, леди Карстэйрс вдруг спросила:
— Но, Олстон, вы еще не сказали мне, на ком решили жениться! Я ее знаю?
— Возможно, встречали ее на каком-нибудь балу, из тех, что вы посещаете, — ответил он неопределенно. — Это дочь графа Уорнборо, его поместье граничит с моими землями.
Леди Карстэйрс озадаченно посмотрела на него.
— Не могу припомнить, чтобы я когда-либо встречала девушку по имени Уорнборо!
— Уорн! — поправил маркиз. — Говорят, она очень мила!
— Говорят?.. Вы хотите сказать, что вы с ней не знакомы?
— Насколько я знаю, нет. Я бы уже познакомился с ней на этой неделе, если б не получил ваше письмо, в котором вы сообщили, что будете одна.
— Да, мой дорогой, я совсем одна, если бы не вы… но я знаю, нам будет замечательно вдвоем!
Маркиз одарил ее улыбкой, но тут же заторопился.
— Мне действительно надо идти. В любом случае я уже опаздываю, и это плохо!
— Куда вы идете? — полюбопытствовала леди Карстэйрс.
— Во дворец, — ответил маркиз. — Но сначала мне надо повидать Рассела на Даунинг-стрит, я должен объявить ему, что теперь в полной мере отвечаю требованиям королевы и могу стать шталмейстером.
Не дожидаясь, пока леди Карстэйрс еще что-нибудь скажет или остановит его своими объятиями, он поспешил удалиться из комнаты.
Он спускался по лестнице с чувством удовлетворения: их беседа прошла значительно спокойнее, чем можно было ожидать.
Он прекрасно видел, как быстро любая женщина, на которую он обращал внимание, становилась собственницей по отношению к нему.
Это ему претило, но, к сожалению, ничего изменить он не мог.
Обычно все начиналось в тот момент, когда они узнавали или начинали подозревать, будто на горизонте появилась другая. Тогда встречам начинали сопутствовать слезы, упреки и дикие угрозы покончить с собой, если потеряют его любовь.
Поскольку ни одна из них никогда ничего подобного даже не пыталась совершить, а угрозы повторялись раз за разом, маркиз, таивший в себе циничное предубеждение, знал лишь одно: какой бы сильной и безграничной ни казалась любовь красавиц, с которыми он проводил время, все они по-настоящему любили только себя.
Так или иначе, для него не было ничего противнее сцен, подобных той, какую сейчас он избежал с завидной ловкостью.
«Это был гениальный ход, — довольно усмехнулся он, — сказать Сафайре, что я еще не встречался с девушкой, на которой собирался жениться; ведь даже ей окажется не под силу ревновать к некоему фантому».
Он часто думал, что женщинам, находившим его столь привлекательным, дабы вступать с ним в интимную связь, невероятно повезло, что он еще не был женат.
Многие молодые мужчины из высшего общества оказывались перед алтарем в результате непрерывного давления со стороны родителей, прежде чем им доставало здравого смысла, или воли, или желания постоять за себя.
Он же получил титул, едва ему исполнилось девятнадцать, и с того дня был сам себе хозяин — ему не приходилось ни перед кем отчитываться в своих действиях.
И свобода в отношениях с женщинами казалась ему поистине восхитительной — до сегодняшнего дня он не имел ни малейшего намерения вступить в брак, хотя бывали ситуации, когда ему приходилось оказывать упорное сопротивление, чтобы остаться холостяком.
Но такое случалось, разумеется, лишь когда речь шла о вдовах, поскольку ему хватало ума не проявлять интереса к девицам на выданье.
Он прекрасно понимал — подобное внимание расценили бы как серьезные намерения или по крайней мере увидели в нем надежду на возможность заключения брака.
Однако же, когда лорд Джон Рассел известил его о желании королевы, маркиз решил, что должность королевского шталмейстера могла бы компенсировать невыносимую тоску, сопровождавшую существование женатого человека.
Его супругой станет неопытная, неловкая и стеснительная молодая особа, с которой у него не будет ничего общего, разве что она родит ему наследника.
А впрочем, здравый смысл подсказывал маркизу, что рано или поздно ему все равно придется жениться, и если пилюля окажется подслащенной лошадьми из королевских конюшен, ее значительно легче будет проглотить.
Поэтому он стал рыться в памяти, дабы вспомнить, не встречал ли он каких-нибудь симпатичных
молодых девушек на балах и вечерах, которые посещал с завидной регулярностью.
И вдруг обнаружил, что единственными незамужними девушками, которых он мог вспомнить, оказались камеристки юной королевы.
Если даже не учитывать то обстоятельство, что они казались маркизу необычайно блеклыми и пресными, у него не было никакого желания слишком тесно сближаться с окружением королевы и принца-консорта.
Вечера, которые маркиз проводил в Букингемском дворце, где он старался бывать как можно реже, всегда вызывали у него страшное уныние, а статус будущей жены при дворе превратил бы их в основное времяпрепровождение.
«Одного придворного в семье вполне достаточно», — сказал себе Фалькон.
