Впрочем, даже поступление такой суммы могло лишь ненадолго ослабить, но отнюдь не устранить нехватку средств. 1 августа Клебер жаловался в письме к Мену:
«У вас положение трудное, но ему еще очень далеко до моего. Вы обретаетесь среди изобилия провизии, которую надо лишь реквизировать, я же нахожусь среди песков. Всё надо везти сюда извне, для чего нужна обстановка доверия и возможность получить выгоду, а потому за всё тут приходится платить наличными. Главнокомандующий потребовал тратить 78 000 ливров в месяц на флот, артиллерию и инженерные войска, не считая продовольственных припасов для того же самого флота и сухопутных частей, не считая также жалованья для солдат, которые уже в течение четырех месяцев не получали ни су, и на всё это мне оставили в кассе 60 000 ливров. <...> Из всех способов управления нет ничего хуже такого, когда вам приказывают производить расходы, не указывая четко и определенно, каким образом изыскивать для них средства»
.
Между тем ситуация еще больше осложнилась после того, как 1 августа 1798 г. английская эскадра адмирала Г. Нельсона стремительно атаковала и в многочасовом бою разгромила французский флот, стоявший на якорях у Абукира. Поскольку нападение оказалось неожиданным, несколько тысяч французских моряков так и не успели вернуться на свои корабли с берега, а после сражения им оказалось уже некуда возвращаться. Еще несколько тысяч моряков, взятых в плен во время сражения, вернули англичане: им было нечем их кормить. Вся эта дезорганизованная масса заполнила Александрию, губительно влияя на состояние воинской дисциплины и создавая дополнительную нагрузку на армейскую казну. Чтобы навести порядок и найти всем этим людям полезное применение, Клебер приступил к объединению их в морской легион
. На это тоже потребовались дополнительные средства.
Однако хуже всего было то, что отсутствовала какая-либо связь с главнокомандующим. Мену время от времени передавал Клеберу отрывочные известия о действиях основных сил армии, приходившие в Розетту по Нилу. До Александрии же не доходило ничего. Некоторые из отправленных Клебером депеш попали, как он узнал, в руки бедуинов, остальные, возможно, и достигли адресата, но ответа ни на одну из них не пришло. В очередном послании Бонапарту, от 11 августа, Клебер сетовал:
«Я испытываю, гражданин генерал, за ваше здоровье и само ваше существование большое беспокойство. И оно разделяется многими. Как могло такое случиться, что за 35 дней я не получил от вас ни слова? Половина моих писем, без сомнения, потерялась, но хотя бы часть-то из них вы получили. Заклинаю вас, подайте мне хоть какие-то признаки жизни, а если возможно, приезжайте сюда сами. Уверен, ваше присутствие здесь крайне необходимо. В армии ходят разные слухи, с которыми я пытаюсь бороться, но которые не могут не производить на людей впечатления»
.
Первое из писем Бонапарта дошло до Александрии лишь 15 августа. Сообщив главнокомандующему об этом радостном известии, Клебер тут же вновь обратился к наиболее болезненной из стоявших перед ним проблем - проблеме финансов:
«Необходимо, гражданин генерал, 300 тыс. ливров ежемесячно для содержания всех служб и выплаты гарнизону жалованья, с чем уже имеются серьезные задержки. Ведь здесь всё еще только предстоит сделать, а ничего не делается бесплатно. Сообщение с городом прервано и по суше, и по морю, из-за чего торговля находится в величайшем застое, и таможня, единственный источник наших поступлений, ничего не дает. Придите же к нам на выручку, гражданин генерал»
.
Пять дней спустя, 20 августа, Клебер повторяет эту просьбу: «Совершенно необходимо, гражданин генерал, чтобы вы оказали нам помощь суммой денег, достаточной для оплаты всех тех служб, которые вы от нас требуете»
.
По мере установления более или менее надежного сообщения по суше между Александрией и Каиром, куда войска Бонапарта вступили 22 июля, письма от главнокомандующего стали поступать более регулярно, однако они, похоже, не слишком обрадовали Клебера. Во всяком случае уже в его ответе от 23 августа на послание Бонапарта заметна некоторая напряженность:
«Вы были бы несправедливы, гражданин генерал, если бы приняли ту горячность, с которой я перечисляю наши нужды, за признак слабости или упадка духа. Я вам уже сообщал, что произошедшее 14-го [термидора, или 1 августа; имеется в виду гибель французской эскадры. - А. Ч.] вызвало у солдат лишь гнев и жажду мести. Что касается меня, то мне вообще не важно, где я должен жить и где я должен умереть, поскольку я живу ради славы нашего оружия и умру так же, как и жил. Рассчитывайте при любом ходе событий на меня и на тех, кого вы поставили под мое начало»
.
По всей видимости, в каком-то из писем главнокомандующего Клебер разглядел обидный для себя намек на якобы проявляемое им малодушие, что и вызвало с его стороны столь велеречивую реплику. Я не вижу иного объяснения для такой, обычно не свойственной Клеберу, высокопарности в сугубо деловой переписке. Тем более, как мы далее увидим, он обычно переходил на возвышенный тон именно под влиянием обиды. Правда, ни одно из сохранившихся посланий Бонапарта того времени вроде бы не дает оснований для такой реакции, но совсем не факт, что до нас дошли все подобные документы.
Впрочем, и те, что дошли, показывают, что напряжение между двумя корреспондентами не только существовало, но и постепенно нарастало. Получив процитированное мною выше письмо Клебера от 11 августа, где тот интересовался, не заболел ли часом Бонапарт, раз не пишет столько дней, последний не без сарказма ответил: «Я благодарю вас, гражданин генерал, за проявленную вами заботу о моем здоровье. Оно, могу вас заверить, никогда не бывало лучше». А всего через несколько абзацев, опять вернувшись к теме здоровья, на сей раз уже своего визави, Бонапарт в ответ на просьбу разрешить
Клеберу вернуться в свою дивизию не слишком деликатно замечает: «Вы понимаете, что ваше присутствие всё еще необходимо на том посту, который вы сейчас занимаете. Как видите, полученная вами рана обернулась для армии благом»
.
Больше всего Бонапарта раздражала та самостоятельность, которую командующий округом Александрии проявлял в финансовых вопросах, изыскивая всё новые способы решения стоявших перед ним проблем. От письма к письму тон Бонапарта становится всё более жестким: «Я не одобряю, гражданин генерал, принятой вами меры по удержанию у себя 15 000 ливров, отправленных мною генералу [sic!] Гантому. Я прошу вас, если он еще в Александрии, вернуть их ему»
. Контр-адмирал Оноре Жозеф Антуан Гантом командовал тем, что после сражения при Абукире осталось от французской эскадры. Разумеется, Клеберу на месте было гораздо виднее, чем Бонапарту из Каира, как лучше использовать имевшиеся скудные средства для покрытия наиболее острых на текущий момент потребностей войск, но Бонапарт не желал терпеть проявления излишней, на его взгляд, самостоятельности подчиненных. Тем более если это касалось военачальника, существенно превосходившего его по возрасту, времени производства в чин и боевому опыту. Роль генерала Лешеля, лишь сугубо номинально осуществлявшего в Вандее руководство Клебером, Бонапарта явно не привлекала. Однако и Клебер был готов выносить нажим со стороны молодого главнокомандующего только до определенной степени, а далее мог последовать взрыв. И взрыв последовал. Детонатором к нему стало письмо Бонапарта от 1 сентября:
