Турецкий капитан любезно принял Морана на корабле, взял у него депеши, а затем огорошил неожиданным известием:
«Он приказал принести кофе и предложил мне трубку. Сразу же после этого он спросил, не приходило ли недавно в Александрию небольшое судно из Франции. Я ему ответил, что ничего не знаю, и он поинтересовался, не хочу ли я узнать новости из Франции. Я ему показал, что очарован [его любезностью], и он мне сообщил, что англичане, русские и османы вновь посадили короля на трон Франции: это брат предыдущего, и в Европе больше не воюют. Еще [он сказал,] что король отправил в Константинополь посла по имени Буаль. Он добавил, что об этом ему сообщили с судна, шедшего из Константинополя и встреченного им у Кипра десять дней тому назад; само же событие произошло во Франции сорок дней тому назад»
.
Англичане с турками и раньше дозированно сообщали изолированным в Египте французам тщательно подобранную информацию, чтобы подорвать их боевой дух, в основном - о поражениях французских армий в Европе. Однако дезинформация подобного масштаба вбрасывалась неприятелем впервые. Видимо, именно поэтому она и не получила никакого отклика в Восточной армии: ложь оказалась слишком велика, чтобы ей поверили.
Тем временем Клебер в Каире ждал ответа на свои мирные инициативы, надеясь переговорами оттянуть начало военных действий. «Моя цель, - писал он 3 октября генералу Мену, - выиграть время всеми возможными способами, и каждый день, который я выиграю, должен рассматриваться как победа. Что бы я ни делал, я не могу собрать и семи тысяч против армии визиря, которая уже выступила в поход»
.
Однако ответа от визиря не приходило, и Клебер 7 октября опять написал ему, опасаясь, что предыдущее послание к нему не попало:
«То недопонимание, которое, как нам сказали, существует между Вашим превосходительством и Ахмад-пашой Джаззаром, заставляет меня опасаться, что письма, отправленные к нему с разными его единоплеменниками, до вас не дошли. <...> в конце концов, я не могу поверить, что Ваше превосходительство способно оставить без ответа предложения, в такой степени затрагивающие интересы Блистательной Порты, как сделанные вам генералом Бонапартом. Высочайшая мудрость Вашего превосходительства и окружающих вас людей слишком хорошо известны, чтобы можно было допустить подобную мысль»
.
Едва это письмо ушло, как в тот же день, 7 октября, в Каир прибыл турецкий чиновник Мехмед Рушди-эфенди. Ранее он тоже попал в плен при Абукире, но в июле был отправлен Бонапартом с обращением к великому визирю. Теперь же он доставил ответ на это послание
. Письмо Юсуф-паши было выдержано в резком, почти грубом, тоне:
«Весь мир знает и об издавна дружеском отношении Блистательной Порты к Франции, управлявшейся королями, и о ее большом расположении к Французской республике. Но ни для кого также не секрет, что французы, побуждаемые и движимые дурными намерениями, сеют повсюду волнение и беспорядок и делают вещи, никогда прежде не виданные и никакой современной нацией не совершавшиеся. Именно таким образом они неожиданно напали на Египет и захватили эту страну, хотя она и находилась под прямым управлением Блистательной Порты. Удивительно, что после подобного демарша вы можете писать в своем послании, что Французская республика является нашим другом, а врагами Блистательной Порты являются те, кого она считает своими истинными и преданными друзьями»
.
Отвергая главный аргумент Бонапарта, что французы пришли воевать с мамлюками, а не с султаном, великий визирь подчеркивал: мамлюки - подданные Порты, и не дело французов вмешиваться в их отношения.
Далее шел длинный перечень угроз, где османский главнокомандующий подробно объяснял, как он далее поступит с французами в Египте. Укомплектовав свою армию «артиллеристами, бомбами и пушками», собрав в Дамаске «бесчисленные, как звезды на небе», рати, он, едва окончится зима и наступит теплое время года, пошлет свои «несущие врагу смерть» войска в Египет. Османский же флот при поддержке английской и русской эскадр атакует с моря Александрию и ее окрестности. «А когда рассеется пыль, ты увидишь, на коне ты или на осле», - в заключение процитировал арабский стих Юсуф-паша
.
Подобное заявление выглядело как похвальба военачальника, настолько уверенного в превосходстве своих сил, что даже не считает нужным скрывать от неприятеля свои планы. Однако в данном случае имела место попытка ввести неприятеля в заблуждение и усыпить его бдительность. На деле великий визирь не станет ждать весны и попытается решить вопрос с изгнанием французов из Египта в ближайшие же месяцы. Причем первый удар с моря будет нанесен уже три недели спустя и отнюдь не по Александрии.
Вместе с тем великий визирь оставлял дверь открытой и для мирного решения проблемы, предлагая французам безоговорочную эвакуацию из Египта на турецких кораблях:
«Однако, поскольку вы в своем письме продемонстрировали свою готовность восстановить отношения чистой и искренней дружбы и, похоже,
просите таким образом о безопасности и пропуске, скажите мне, что вы хотите всего лишь спасти свою жизнь, и в таком случае я, в соответствии с законом Мухаммеда, не позволяющим предавать мечу тех, кто просит милости и прощения, позволю вам со всеми находящимися в Египте французами погрузиться на корабли и доставлю вас живыми и здоровыми в порты Франции...»
Обсуждать же на месте вопрос о заключении мира между двумя странами Юсуф-паша отказался, предложив доверить соответствующие переговоры турецкому посланнику в Париже после того, как французы эвакуируются из Египта
.
Высокомерный и пренебрежительный тон великого визиря привел Клебера в ярость, хотя и был адресован не ему лично, а его предшественнику. «После этого, - писал он генералу Мену, - надо или отказаться вести разговоры с министрами Блистательной Порты, или покрыть себя бесчестьем, на что ни один человек в армии, конечно же, не согласится»
. Отправив перевод письма Юсуф-паши во Францию Директории, Клебер даже предположил в сопроводительной депеше от 11 октября, что письмо визирю «явно продиктовали эмиссары Англии и России»
.
Когда утром 11 октября Мехмед Рушди-эфенди поинтересовался у французского главнокомандующего, даст ли тот ответ великому визирю, это вызвало у Клебера взрыв гнева:
«Я ему сказал, что французы пишут ответы на подобные послания орудийным огнем или остриями штыков, что я ожидаю увидеть, как эта огромная армия выйдет из пустыни, и тогда визирь узнает, что умеют люди, привыкшие побеждать за десять лет войны и успехов. Поскольку я произносил эти слова с величайшим пылом, присутствовавшие при этом эфенди и Мустафа-паша постарались меня успокоить тем, что все выражения из этого письма, которые могут показаться язвительными или обидными, относятся скорее к Бонапарту, которого считают единственным инициатором бесчестного вторжения в Египет, нежели к французам в целом...»
Можно только догадываться, каких трудов стоило двум туркам умиротворить разъяренного гиганта. В конце концов, все трое условились встретиться на следующий день для переговоров. 12 октября Клебер и приглашенный им Пусьельг, имевший дипломатический опыт, при помощи переводчика Дамьена Брасевиша провели с Мустафа-пашой и Мехмед Рушди-эфенди встречу, высокопарно названную «конференцией». Результаты ее были зафиксированы в протоколе, чтение которого оставляет несколько сюрреалистическое впечатление. Два высших должностных лица забытой в Египте армии, по их же собственным словам, раздетой, разутой, испытывающей нехватку оружия и денег, с каждым днем тающей из-за болезней и стычек с местными жителями, ведут со своими же пленниками переговоры, на которых «спокойно и величественно» (фраза из протокола) решают судьбы... всей Европы. Ни больше, ни меньше.
