Эвакуация или колонизация?
Энергичные усилия Клебера, направленные на увеличение доходов и личного состава армии, убедили его подчиненных в том, что главнокомандующий отказался от идеи немедленной эвакуации и взял курс на обеспечение условий для продолжительного пребывания армии в завоеванной стране. В это поверил даже его личный секретарь Пейрюс, рассказывая о том времени в письме к матери от 20 июня 1800 г.:
«Армия наслаждалась своим триумфом и отдыхала после двух месяцев треволнений. Принятые генералом Клебером меры гарантировали ей выплату денежного содержания. Он реорганизовал администрацию, покончив с множеством злоупотреблений, активизировал сбор налогов и выплатил почти всю задолженность по жалованью. Мысль о возвращении во Францию больше никого не занимала [курсив мой. - А. Ч.]; все доверяли Клеберу поиск возможности покинуть Египет почетным образом»
.
Интересно, что даже 30 лет спустя участники Египетского похода, написавшие его «Научную и военную историю», продолжали считать, что после успешного завершения осады Каира Клебер отдал предпочтение колонизации перед эвакуацией:
«Его планы, его взгляды, его действия претерпели перемену в соответствии с этим новым направлением. Речь шла уже не о чем-то временном, что он хотел бы сделать лишь в текущий момент, а об окончательном. Мысль о продолжительной колонизации, о постоянной оккупации, с этого времени засела у него в голове и породила те проекты и концепции, которые он задумал осуществить»
.
Вероятно, авторы этого утверждения отчасти проецировали на прошлое современную им политику, поскольку в 1830-е гг., когда публиковалась «Научная и военная история», французское общество грезило завоеванием Алжира. Тем не менее мысль об отказе Клебера от идеи скорейшей эвакуации в пользу колонизации встречается и в современной историографии
.
Внешне, пожалуй, всё так и выглядело: главнокомандующий больше не обращался в своих публичных выступлениях и ежедневных приказах по армии к теме скорейшего ухода из Египта. Но означало ли это радикальную смену им стратегического курса или же просто нежелание будить у подчиненных преждевременные надежды, что лишь ослабило бы силу их духа и боевой настрой? Изучение переписки Клебера за данный период убеждает, что есть гораздо больше оснований для второй версии ответа.
Уже 10 апреля 1800 г., то есть после победы при Гелиополисе, но еще до завершения осады Каира, Клебер обратился с письмом к каймакаму Блистательной Порты - высшему на тот момент в Константинополе должностному лицу, исполнявшему в столице обязанности великого визиря, пока тот находился в армии:
«Ваше превосходительство, несомненно, осведомлено о ходе и результате переговоров, которые я провел с Его превосходительством великим визирем. Согласно заверениям, полученным мною от высших должностных лиц вашей страны, я должен был полагать, что Эль-Аришское соглашение одобрено Его Величеством императором Селимом III. Некоторые из статей этого соглашения уже были реализованы, и, в частности, французская армия добросовестно выполняла свои обязательства.
Я уже занимался исполнением Пункта об эвакуации Каира, когда получил от лорда Кейта, главнокомандующего английским флотом в Средиземном море, письмо, вызвавшее удивление и в еще большей степени возмущение всех французов (прилагаю его копию). Автор послания выказывает абсолютное незнание моей позиции и забывает о своем долге перед союзниками, делая иллюзорным не только Эль-Аришское соглашение, но и любой из тех договоров, которые я в будущем мог бы заключить с Блистательной Портой. Что касается оскорбительных условий, содержащихся в этом письме, то Вашему превосходительству нетрудно понять, что французская армия в Египте никогда на них не согласится.
Я поделился этими соображениями с великим визирем и предложил ему отсрочить эвакуацию Каира до тех пор, пока это неожиданное затруднение не будет устранено. Я не мог бы потребовать более умеренных гарантий исполнения нашего соглашения. Его превосходительство отказался, предпочтя подвергнуть обладание этой страной, уже полностью ему обеспеченное, тому риску, которым чревато сражение. Битва состоялась 29 жерминаля, и небеса, защищая справедливость моего дела, дали мне победу. Однако это событие не смогло изменить моего искреннего желания восстановить дружеские и взаимовыгодные отношения, которые на протяжении стольких веков связывали две страны. Блистательная Порта всё еще может рассчитывать на мою готовность вернуть Египет под ее власть на согласованных в Эль-Арише условиях, за исключением нескольких изменений, ставших необходимыми в текущей ситуации.
Таким образом, новое кровопролитие оказалось бы бессмысленным, и нормальные договоренности, реализация которых не тормозилась бы непредвиденными приказами, вернули бы Османской империи те провинции, каковые она тщетно пыталась бы отнять у нас при помощи оружия. Если Его превосходительство разделяет эти устремления к миру и согласию, оно сообщит о них Его Величеству императору Селиму III и безотлагательно добьется от него распоряжения о возобновлении переговоров, которые приведут нас к цели, в равной степени желаемой для нас всех»
.
Как видим, Клебер открыто говорит, что тема эвакуации армии из Египта им никоим образом не закрыта, и он готов вернуться к реализации прежних договоренностей. Однако почему он написал не великому визирю, от которого, собственно, и зависела реализация Эль- Аришского соглашения и который находился гораздо ближе к Египту - в Яффе, а его заместителю в Константинополь? Возможно, после произошедшего под Гелиополисом Клеберу было не слишком удобно обращаться к Юсуф-паше напрямую, однако он прекрасно понимал, что избранный им способ отправки письма обеспечит скорейшую доставку послания именно к данному адресату. В качестве курьера он избрал некоего Мустафа-эфенди, одного из тех турецких чиновников, что прибыли во время перемирия в Александрию, дабы принять город от уходящей французской армии, но после разрыва Эль-Аришского соглашения оказались у французов в плену. По мнению Франкини, таким способом Клебер попытался, не обращаясь напрямую к великому визирю, сообщить тому о своей готовности вернуться к исполнению Эль-Аришского соглашения:
«Не зная, как возобновить отношения с великим визирем, не демонстрируя открыто подобного желания, Клебер решил отправить одно из своих писем каймакаму, но таким образом, чтобы оно попало в руки к великому
визирю. Для этого он сделал своим гонцом некоего Мустафа-эфенди, представителя османской армии при капитуляции Александрии. Он послал его в Константинополь, будучи убежден, что этот чиновник не осмелится избрать иное направление, кроме Яффы»
.
Однако всё получилось еще проще. После выхода из Александрии судно, на котором Мустафа-эфенди выехал в Константинополь, было остановлено блокировавшим порт английским кораблем, письмо Клебера попало к командору Смиту, а от него прямиком к великому визирю. Разумеется, сам Смит тоже ознакомился с содержанием послания и сопроводил его довольно благожелательным комментарием:
«Я всегда откровенно высказывал свое мнение Вашему превосходительству, и оно остается прежним. А именно, что французы уйдут легко и добровольно, если вести себя по отношению к ним с мягкостью, великодушием и умеренностью; изгнать же их силой весьма непросто, поскольку угрожающая опасность придаст им храбрость отчаяния, заставит сплотиться перед необходимостью бороться за свое спасение, а сражения, которые за тем последуют, опустошат страну, что не в интересах Блистательной Порты. <...> Я нахожу, что это [письмо Клебера] написано в умеренном тоне, в отличие от предшествующих посланий Бонапарта, и потому заслуживает внимания...»
