Вопрос: Сколько времени он прожил в Халиле?
Ответил, что прожил там 20 дней.
Вопрос: Зачем он прожил 20 дней в этой деревне и не присылали ли ему тот или иной ага письма?
Ответил, что опасался арабов [бедуинов], которыми кишели дороги, и ожидал каравана, чтобы с ним отправиться в путь, так и не получив никаких писем. По истечении 20 дней он поехал с караваном в Газу на исходе месяца зуль-каада, что соответствует началу флореаля по французскому календарю [20-е числа апреля].
Вопрос: Что он делал в Газе и что ему сказал Ясин-ага?
Ответил, что на второй день прибыл в Газу и был представлен Ясин-ага, который сказал, что знает о деле, с коим тот приехал. Ага поселил его [Сулеймана] в большой мечети, куда несколько раз приходил то днем, то вечером, чтобы тайно с ним сговариваться. Он обещал избавить его отца от оскорблений и оказать ему самому всевозможную протекцию. Он дал ему [Сулейману] 40 турецких пиастров по 40 паратов в каждом для оплаты дорожных расходов и те инструкции, о которых уже говорилось. 10 дней спустя после своего приезда он [Сулейман] отправился на верблюде в путь, занявший у него шесть дней. Так что он приехал, как и говорил, в первых числах турецкого месяца зуль-хиджа, что соответствует середине месяца флореаля по французскому календарю. Стало быть, к тому времени, когда он убил генерала, он находился в Каире уже 31 день.
Вопрос: Узнает ли он кинжал, которым был убит главнокомандующий? Он ответил, что узнает в нем именно тот, которым он убил генерала. Вопрос: Кто ему дал этот кинжал? Не дал ли его ему один из двух ага? Как он его раздобыл?
Он ответил, что никто его ему не давал. Он купил его на рынке в Газе, чтобы убить генерала. Он приобрел первое попавшееся ему на глаза оружие.
Вопрос: Говорили ли ему Ахмад-ага или Ясин-ага или оба вместе о великом визире, предлагая протекцию на тот случай, если он [Сулейман] убьет генерала?
Он ответил, что нет. Они предлагали только свою собственную [протекцию], если ему удастся выполнить задуманное.
Вопрос: Издавал ли визирь прокламации против французов, побуждая их убивать?
Он ответил, что не знает ничего такого. Он знает лишь, что визирь отправил Тахир-пашу на помощь повстанцам Каира, но тот вынужден был вернуться, встретив уходящих оттуда османов.
Вопрос: Был ли он единственным, кому поручили такую миссию?
Он ответил, что полагает именно так. Он один находился в сговоре с двумя агами.
Вопрос: Как он должен был сообщить обоим ага об этом убийстве? Ответил, что должен был сам отправиться к ним или срочно послать им сообщение»
.
После продолжительного допроса обвиняемого ему были устроены очные ставки с арестованными шейхами Мухаммадом ал-Гази, Ахмадом ал-Уали и Абдуллой ал-Гази. Каждая последующая проходила значительно быстрее предыдущей. Мухаммад ал-Гази повторил свои прежние показания о том, что Сулейман не известил его о своих планах убить Клебера, однако Сулейман заявил, что шейх лжет. После того как французы подвергли последнего пытке - его били палкой, тот признался, что был в курсе намерений убийцы. Ахмад ал- Уали тоже сначала настаивал на своей прежней версии о незнании подлинных намерений Сулеймана, но, когда тот изобличил и его в сокрытии правды, решил не доводить дела до пытки и немедленно сознался в том, что Сулейман говорил ему о своем плане. И наконец, Абдулла ал-Гази, вероятно, уже зная о том, как проходили очные ставки предшественников, запираться не стал и сразу же отрекся от своих прежних показаний, заявив, что Сулейман действительно сообщал ему о намерении вступить в священную битву и убить французского главнокомандующего.
Затем перед комиссией предстал старик Мустафа-эфенди, бывший наставник Сулеймана ал-Халеби. Отвечая на заданные вопросы, Мустафа-эфенди рассказал, что ему 81 год, что работает он учителем в школе и что тремя годами ранее Сулейман у него учился. 10 или 20 дней тому назад Сулейман пришел к нему и попросился переночевать, но так как он, Мустафа-эфенди, беден, то вынужден был отправить его искать другое прибежище. Нет, он не интересовался планами Сулеймана в Каире, ибо был озабочен только тем, чтобы отделаться от него, ведь он, Мустафа-эфенди, беден. Однако он всё же спросил, зачем тот приехал, и получил ответ; совершенствоваться в чтении. Никого из влиятельных в Каире шейхов он, Мустафа- эфенди, не знает, поскольку у него очень мало свободного времени, а учитывая его возраст и немощь, он и дом нечасто покидает. На вопрос, явно заданный с подвохом, о том, что если Мустафа-эфенди наставлял своих учеников в чтении Корана, где говорится о священной войне против неверных, то, наверное, он учил и Сулеймана, что убивать неверных хорошо, старик простодушно ответил, что учил Сулеймана только письму. В конце концов, допрашивавший старого учителя докладчик комиссии, комиссар-распорядитель Сартелон, видя, что кружить вокруг да около бесполезно, спросил его в лоб:
«А если бы он узнал, что какой-то мусульманин убил вчера главнокомандующего французской армии, принадлежавшего к иной религии, то, согласно принципам Корана, был бы такой поступок достоин похвалы и одобрил бы его Пророк?
Он ответил, что тот, кто убивает, должен быть убит. Что касается его лично, то он полагает, что принципы чести французов такие же, как и у мусульман. А если Коран говорит иное, то в этом не его [Мустафа-эфенди] вина»
.
На устроенной тут же очной ставке Мустафа-эфенди с Сулейманом последний подтвердил, что приходил к своему бывшему наставнику только для того, чтобы поприветствовать его и ни в какие свои планы не посвящал, как, впрочем, и никого другого, кроме четырех ранее названных им шейхов.
На этом комиссия завершила свой первый рабочий день.
На следующий день она начала свою работу в доме генерала Рейнье с того, что заслушала комиссара-распорядителя Сартелона, выступившего с обвинительным заключением. Знакомясь с этим текстом, трудно избавиться от впечатления, что его автор либо не слышал, либо уже забыл всё то, что говорилось на заседании комиссии днем ранее. Как мы видели, в показаниях ни Сулеймана ал-Халеби, ни кого-то из его предполагаемых сообщников не было даже намека на то, что за покушением на французского главнокомандующего мог стоять великий визирь. Тем не менее в докладе Сартелона о вине визиря в смерти Клебера говорилось как о непреложном факте:
«Пусть Европа и весь мир узнают о том, что верховный министр Османской империи, ее генералы и ее армия имели подлость подослать убийцу к храброму и несчастному генералу Клеберу, которого они не смогли победить. К своему постыдному поражению они добавили ужасное преступление, коим запятнали себя в глазах вселенной. <...> Визирь наводнил Египет и Сирию прокламациями, где призывает убивать победивших его французов. И прежде всего против их главнокомандующего постарался направить он свою месть. <...> Для исполнения ее им был использован впавший в немилость ага: тому предложили совершить подобное преступление, связав с этим возвращение в милость и спасение его уже пропащей головы»
.
