Вершитель Прогресса прикрыл глаза, слушая сердцебиение города. Вот дрогнули оконные стекла – глубоко под землей простучал по рельсам грузовоз с рудой или углем. Через два квартала грохотали, чеканя детали, механизмы на машиностроительном заводе. Горячий пар с шипением вздымался по медным трубам внутри стен, а над крышами стрекотали винты патрульных цеппелинов. Господин Н. улыбнулся – он любил эту механическую какофонию. Машины – вот что по-настоящему имеет значение. Если они служат человеку.
Мужчина прошел через гостиную и оказался в спальне – голые стены, безупречно застеленная кровать. Он прислушался и, надавив на стеновую панель, шагнул в открывшуюся пустоту.
Свет единственной лампы выхватывал из темноты узкую лежанку, полки, гнущиеся под тяжестью книг, большое прямоугольное зеркало и стол, заваленный бумагами. Казалось, что каморка принадлежит авиаконструктору или механику-протезисту, – стены покрывали чертежи крыльев, разнообразных летающих механизмов, механических рук и ног. Попадались и довольно странные рисунки с крылатыми механоидами, а на столе, среди груды исписанных листов, лежали чертежи механического сердца, размашисто подписанные: «Прототип. Е. Р. Кручинин».
Рядом с зеркалом висела большая афиша – бумага на ней пожелтела от времени, краски поблекли. Девушка в коротком красном платье балансирует на огромном зубчатом колесе. «Регина Верхолетова, всемирно известная часоходка! Только один вечер в цареградском цирке!»
Господин Н. стянул перчатки и провел механическими пальцами по бумаге. Тридцатое ноября, пятнадцать лет назад. День его перерождения. Вершитель до сих пор помнил, как обманом пробрался на представление, как прятался под трибунами, чтобы хоть одним глазом посмотреть на знаменитую танцовщицу. Регина покачнулась и, не сумев удержать равновесие, с надсадным криком сорвалась вниз. Между ней и шестернями исполинского механизма протянулась широкая алая лента – пояс платья зажало тяжелыми зубцами. Эта красная линия дрожала и пульсировала, удерживая танцовщицу над ареной. Толпа всколыхнулась, взорвалась стонами, вздохами и криками. Но секунды одна за другой исчезали в вечности, а девушка, вцепившись в алый шелк побелевшими пальцами, все парила над этим многоглазым алчным человеческим морем. Никто не пытался помочь. Никто, кроме худого светловолосого юноши с неуклюжим крюком вместо правой руки. Господин Н. прикрыл глаза, и под его ногами снова закачался далекий крут арены, а между пальцами предательски заскользил алый шелк. Падение, жаркая пронзительная боль… И темнота.
После были яркие прожекторы Палаты метаморфоз, долгие недели без движения и властный, вкрадчивый голос. Он то пугал, то вселял надежду. Он говорил о новом начале, о благодарности, о служении и Прогрессе. Спустя много месяцев, проведенных на больничной койке, тот юноша – прежде искалеченный и разбитый – вышел из Цитадели уверенной, пружинящей походкой. Его правую руку покрывала перчатка, а грудь обтягивал черный мундир Блюстителя. Чтобы обрести силу, порой приходится падать.
К зеркалу был приколот рисунок – механоид с распростертыми стальными крыльями, странно изогнутыми ногами и длинным суставчатым хвостом. Поршни, пружины, колеса, пластины из стали. Но на лице, укрытом равнодушной маской, – человеческие глаза с застывшим в них выражением превосходства.
Господин Н. расстегнул рубашку и, освободившись от нее, повернулся к зеркалу спиной. Развел в стороны руки, перебирая воздух механическими пальцами. Повел плечами, наслаждаясь плавным движением титановых позвонков под своей кожей. Механизмы сделали его тело сильным и послушным, но в нем оставалось слишком много слабой, уязвимой плоти. Пока еще оставалось.
Мужчина повернул голову и через плечо бросил взгляд на свое отражение. Спину расчертили темные линии. Одни повторяли контур остистых отростков, лопаток и ребер. Другие рисовали на бледной коже несуществующие заклепки, поршни и колеса – словно заменяющие мышцы, сосуды и нервы. Левая рука стремилась стать точной копией механизированной правой. А от середины спины к плечам и предплечьям веером расходились нарисованные спицы. Стоило господину Н. развести руки – и в зеркале расправил крылья механический зверь.
Тому, кто однажды упал, захочется снова взлететь. Тому, кого угостили маленьким кусочком силы, захочется забрать ее всю. Крылатый механоид на рисунке смотрел на господина Н. с одобрением. «Стальной дракон» – было написано в углу листка. А разве может стальной дракон обойтись человеческим сердцем?
Глава 10
Мастерица пера и ключа
Варя переводила растерянный взгляд с Дементия Сумарокова на рыжеволосую девушку. Несколько мгновений они оба сверлили друг друга ненавидящими взглядами.
– Надо же, кто почтил меня присутствием! – ухмыльнулся старик. – Дара Крылатова. Пташка подросла… В последний раз, когда я видел тебя, ты была не такой грозной.
– Я сказала тебе, Сумароков, останови своих марионеток! – Мастерица перехватила длинное писчее перо и покрепче сжала его в пальцах.
– Марионеток?! – Старик подался вперед. – Ты в моем доме, девочка. Неужели родители не научили тебя этикету?
– Ты отлично знаешь, что случилось с моими родителями, – гостья сощурила темные, навыкате глаза.
– Ах да! Трагическая потеря для всей Гильдии. Вот что бывает с теми, кто слишком горд, чтобы делиться своим даром.
– Ты предатель, – прошипела Дара. – Спятивший магистерский прихвостень.
– Если вы настаиваете, сударыня… – Старик поднял руки в шутливо-примирительном жесте. – Так о чем же вы хотели побеседовать? Вы же не просто так явились ко мне поздним вечером, да еще и без приглашения. Перечертили стену…
– Я не собираюсь с тобой разговаривать. Я пришла за Варварой Чудариной.
Варя вздрогнула и широко раскрыла глаза. Сумароков оскалился, желтая пергаментная кожа, казалось, вот-вот потрескается и лопнет.
– У ее отца долг передо мной. Без меня, без моего манускрипта он не создал бы Эссенцию Вита. А без Эссенции, – старик бросил на Варю тяжелый взгляд. – В самом лучшем случае ее ждало бы то же, что и Пьера.
Девушку бросило в холод. Она еще раз взглянула на механомортов, застывших в ожидании приказа. Бледная кожа, пустые обезмысленные глаза.
– Твой манускрипт?! – взвилась Дара. – Ты похитил его из Вышеграда! А Варя…
– Она никуда не пойдет.
– Почему же, пойду! – дрожащим голосом проговорила Варя. – Мы оба пойдем.
Она сделала шаг к Мастерице, но Пьер и Жюли тут же преградили ей путь. Дара подняла перо и быстрыми легкими движениями начертила что-то в воздухе. Прямо перед Вариным носом возникла стена, будто сплетенная из серебристых линий. Она казалась всего лишь небрежным наброском, но механомортов, едва они коснулись преграды, отбросило назад.
– Это все, чему тебя научили в Гильдии? – прохрипел Сумароков. – Жалкие фокусы для заурядцев! До чего же вы беспомощные!
Механоморты рванулись к Даре. Она крутанула перо кончиками пальцев, и на его месте возник… гаечный ключ. Тонкий, серебристый, покрытый узорами, он больше напоминал игрушку, чем настоящий инструмент. Но Мастерица повернула им в воздухе, и Жюли со скрежетом рухнула на пол, странно изогнув шею. Из ее приоткрытых губ потекла густая зеленая жидкость.
