– Но теперь – самое время за нее взяться. Или так проникнем в Цитадель, или никак.
– Да… – Девушка с сомнением взглянула на субтеррину. Обвела взглядом помятый корпус, то тут, то там разъеденный ржавчиной. – Можно попробовать.
– Я уже много чего тут сделал. Клешни вот эти починил, ты бы видела, как они землю загребают! Котел новый поставил. Правда, нижние гусеницы никак не хотят вращаться – что-то с приводом.
– Как думаешь, сколько тебе понадобится времени? – осторожно спросила Варя. Вся эта затея не очень ее вдохновляла. Захар, конечно, талантливый изобретатель, но он всего лишь мальчишка и к тому же самоучка. Ему не справиться с такой сложной машиной.
– Если все хорошо пойдет, то недели две. Может, три.
– Три недели… – Девушка представила отца в темной камере – одинокого, беспомощного. Варино воображение рисовало жуткие картины – говорят, врагов Прогресса пытают… Получается, еще три недели ее папа будет оставаться там, в подземельях Башни? А вдруг… Вдруг он не… Все эти дни Варя запрещала себе думать о таком, но теперь страшные мысли, расталкивая друг друга, заполнили ее голову.
– Я понял, – Захар увидел, как вытянулось Варино лицо, – ты же не веришь, что у меня получится?
– Нет, нет! – Девушка быстро смахнула подступившие слезы. – Просто мне очень страшно, ведь мой папа там совсем один и неизвестно, что с ним творится.
– Как и моя мама, – отрезал мальчишка.
Варя смутилась:
– Я считаю, что ты справишься с этой машиной. Просто…
– Просто что?
– Просто нам нужен запасной план. Не всегда все получается так, как мы хотим.
– Ага. Ясно. – Захар сложил руки на груди. – Так я и знал.
– И что же ты знал, скажи, пожалуйста?
– Ты думаешь, я ни на что не способен. Конечно! Что может какой-то трубочист, когда есть Мастера – великие и всемогущие. Взмахнут своим ключиком – и все работает само собой!
– Так вот в чем дело! – Варя поняла, что эта мысль мучила друга с момента их встречи с Дарой. Вспомнила, как он хмурился и ехидничал. – Ты считаешь, что если есть Мастера…
– То такие, как я, никому не нужны! – зло выпалил мальчишка. – Зачем мне учиться, зачем выдумывать и собирать машины? Появятся твои любимые Мастера и сделают все быстрее и лучше. Да что там! Они могут наизобретать такого, до чего даже в Альянсе никто не додумается! Взять хотя бы этот их сферум.
– Захар…
– Потому что у них, видите ли, дар! А мы так, обычные никчемные людишки. Заурядцы!
– Пожалуйста, не перебивай меня.
– И что ты скажешь? Ты и сама такая же, как они. Думаешь, я не понимаю? Ты девочка с механическим сердцем и какой-то загадочной Эссенцией Вита внутри. Тебя уж точно не назовешь заурядной… Не то что меня! – Захар с силой пнул по какой-то жестянке, и она противно задребезжала.
– Я скажу, – начала Варя, терпеливо дослушав до конца, – что Мастера – не всемогущие. И они… Нет, дай мне договорить! Они сами по себе и не станут тратить свои способности на обычных людей. Но ты – совсем не такой.
– А какой? – спросил Захар с деланым равнодушием.
– Ты хочешь помогать. Хочешь сделать мир лучше. Все твои изобретения – они не для тебя, а для того, чтобы другим жилось легче. Например, чтобы женщины не надрывались на домашней работе.
– Ну а зачем еще изобретать? – смущенно пробормотал мальчишка.
– Незачем. Какой смысл в этих сферумах и прочих игрушках, какая от них польза? Изобретатель должен думать о тех, для кого изобретает, – так мой папа всегда говорил. Поэтому он и разозлил Магистра. Не хотел создавать оружие и поющих механоидов.
– Мерзко это все, – сжал кулаки Захар.
Друзья немного помолчали.
– Пока не стало совсем темно, – подала голос Варя, – давай посмотрим на твою субтеррину изнутри.
– Вон там сбоку лестница. Я тебе помогу.
Но подняться по ступенькам Варя не успела. Со стороны фабрики донесся глухой рев громогласа:
«Жителям Цареграда и любых волостей Гардарики! Его Императорское Величество Павлентий Первый желает видеть у себя юных и подающих надежды изобретателей, инженеров и механиков. Двенадцатого числа первого зимнего месяца, в полдень, все, кто считает себя достойными, могут явиться на прием в Императорский дворец и продемонстрировать свои изобретения. Его Величество выберет лучших для учебы в Цареградском университете».
Громоглас зашипел, а Варя так и застыла, поставив ногу на нижнюю ступеньку лестницы:
– Императорский дворец – это же…
– В Цитадели, – кивнул Захар. Он сдвинул брови и принялся кусать ноготь на большом пальце.
– Это значит, что пустят всех, кто принесет новое изобретение?
– Но у нас ничего нет!
– Ни за что не поверю, что у тебя в голове – ни одной задумки.
– Не меньше полусотни, – мальчишка вскинул голову. – Но двенадцатое число уже через… – Он принялся загибать пальцы: – Через неделю!
– Ты все успеешь. Мы больше не участвуем в конкурсе, все что нам нужно – попасть в Цитадель.
– И то верно. Я давно хотел сделать одну штуковину… – Захар уже загорелся новой идеей.
– Вот видишь! А субтеррина…
– На нее времени понадобится больше, – нехотя кивнул мальчишка. – Да и как мы курс проложим под землей? Ты права, запасной план куда лучше.
– Я постараюсь помочь! – Варю тоже охватило радостное и беззаботное настроение. Казалось, что, как только появился план, все сложности уже остались позади. – Расскажешь, что ты придумал?
– Лучше я покажу, – мечтательно произнес Захар. – Набросаю для тебя эскиз.
– Но это ведь будет не прибор для дома?
– Нет. С очередной «Чудо-стиркой» нас ни в какой дворец не пустят, это я уже понял.
– Тогда что? – Стало совсем темно, и друзья торопливо шагали к выходу со свалки, стараясь не налететь на очередную гору стального хлама. С неба повалились крупные снежные хлопья.
– Увидишь, – ответил мальчишка с довольной улыбкой.
Глава 5
Донос
Глеб постучал в дверь кабинета, но ему никто не ответил.
– Отец?
Снова тишина. Юноша переступил с ноги на ногу и повернул ручку. В комнате – никого. На столе в беспорядке лежат какие-то бумаги, несколько листов упало на пол.
Когда утром после бала Глеб вернулся домой, отец смерил его долгим презрительным взглядом и процедил:
– Я разочарован.
Вот и все. «Я разочарован». Два простых слова, но прозвучали они так, что Глеб подумал – лучше бы отец кричал, лучше бы обозвал идиотом или даже ударил. Все что угодно – только не это брезгливое равнодушие.
