— Выпьешь?
— Нет, я ненадолго.
Налив себе порцию коньяка, сел в кресло, по хозяйски раскинул руки на подлокотниках. Похож на отца. Больше всех похож.
— Ты вправе злиться на меня. Но я всё же решил навестить тебя перед отъездом. Вполне возможно, что мы с Шах уедем надолго. Я не хотел бы, чтобы между нами оставались недомолвки. Можешь высказать мне всё, что думаешь. Можешь попытаться набить мне морду. Только не забывай, что в детстве я всегда побеждал.
Саид хмыкнул, уголки губ поползли кверху в подобии улыбки. Но вот взгляд остался таким же. Предупреждающим, злым, уничтожающим. И будь перед ним не Валид, а кто-нибудь другой, уже наложил бы от страха в штаны.
— Потому что я был младше и слабее.
— Может и так, но навешивал я тебе неслабо.
— Да, я помню. Я всё помню, Валид. Ничего не забываю. И, честно говоря, не знаю, что ты хочешь сейчас услышать от меня. Но если я скажу, что простил вас — я совру. Вы посадили меня на цепь, как пса. Такое Хаджиевы не прощают, сам знаешь. Теперь я сам по себе. И твои извинения мне не нужны, можешь не наступать себе на глотку.
— На том и порешим, — кивнул.
— Но я желаю тебе и твоей жене счастья. Разу уж ты добровольно отказался от всего ради неё, значит она того стоит, — Саид отсалютовал бокалом и опустошил его.
— Спасибо, брат. И всё же я хочу, чтобы ты знал. Ты всё ещё мой брат. И Марат о тебе не забывал. Именно он спас тебе жизнь тогда. Он не сводил с тебя глаз, чтобы никто, даже я, не посмел приблизиться к тебе. Пусть тебя родила не наша мать… Это ничего не меняет. Ты всё равно Хаджиев. Им ты родился и этого не изменит ничто.
Саид отвёл взгляд в сторону, вздохнул.
— Всё это уже не важно, Валид. Каждый из нас сделал свой выбор и получил, чего желал. Так что, не парься, — усмешка исказила его губы. — У меня теперь всё хорошо.
*****
Слышу, как он бьёт по груше и рычит, словно раненый зверь. Его голос хриплый, удары тяжёлые, громкие. Дыхание прерывистое, и пахнет разгорячённым телом. Его телом. От него обычно у меня кружится голова и приятно потягивает внизу живота. Но сейчас я чувствую его гнев, злость. Они раздирают Хаджиева изнутри.
— Валид? — зову негромко, но удары тут же стихают.
— Почему не спишь? — идёт ко мне.
— Проснулась, — пожимаю плечами и протягиваю руку, чтобы опереться о стену. Валид перехватывает мои пальцы, сплетает их со своими.
— Пойдём ужинать?
— Я не голодна.
— Шаах, — стонет вымучено и тащит меня за собой, по пути распахивая двери. — Я знаю, что ты расстроена сегодняшним визитом к врачу, но это не повод объявлять голодовку. Уясни уже, наконец, я не позволю тебе убивать себя и нашего ребёнка.
Впервые за достаточно долгое время я злюсь и от желания треснуть ему по лицу начинает чесаться правая ладонь.
— По-твоему, это я убиваю ребёнка? А может это сделали твои… — и замолкаю, потому что вовсе не хочу упрекать его родственниками. Сама не знаю, почему меня так несёт. — Прости… Я не должна так говорить. Но ты больше не вози меня по клиникам. Я больше не выдержу.
— Послушай меня, женщина! Я всегда довожу начатое до конца! И всегда получаю то, чего хочу! — бьёт кулаком в стену где-то совсем рядом и рывком дёргает меня на себя. — Тебя получил. Получу ребёнка. И ты будешь видеть, — сбавив тон, склоняется ко мне. — Поверь мне хотя бы раз в жизни.
Я не верю, но киваю, чтобы просто побыть в тишине. Просто затолкать в себя пасту и просто лечь спать. Всё достаточно просто, хоть и умирает где-то в груди душа.
Едим в абсолютной тишине. Иногда он откладывает вилку, долго сидит без движения, видимо, наблюдает за мной. И так происходит каждый раз, когда Валид осознаёт, что всё закончилось. Нет смысла в борьбе. Я не прозрею никогда.
Он понимает это, хоть и пытается задушить в себе смирение. Он топчет свою уязвимость, подавляет разочарование и идёт вперёд. Да… Более упрямого человека, чем мой муж я ещё не встречала.
— Валид…
— Нет, Шах. Не начинай. Мы продолжим попытки. Пока не найдём клинику, где нам помогут, — берёт мои руку, кладёт её на прохладный стакан. — Выпей сок. Твой любимый.
Перехватываю его широкое запястье, поглаживаю пальцами чуть грубоватую кожу.
— Я ценю всё, что ты делаешь для меня. Правда, ценю. Не представляю, что было бы со мной, если бы ты оказался малодушным человеком и вернул меня родным. Если бы послушал меня тогда, когда я просила об этом… Я бы стала для них обузой и на всю жизнь осталась бы одинокой… У меня бы не было детей, не было бы радостных мгновений… Я благодарна, Валид. Но прошу тебя, больше не заставляй меня бегать по этим больницам. Просто давай подождём. До родов хотя бы. А потом, если ты решишь, что нужно продолжить поиски, я не стану перечить. Всего пару месяцев передышки, пожалуйста.
Отчётливо слышала, как скрипнули его зубы и улыбнулась, представив, какую немыслимую борьбу он ведёт сейчас сам с собой.
— Хорошо. До родов. Но после ты будешь делать, что скажу.
— Договорились, — прижалась губами к его руке, а второй он зарылся в мои волосы.
— Я тебя люблю, Шах. Ты даже не представляешь, как сильно. Я ни за что не оставлю тебя в покое. Никогда.
ЭПИЛОГ
Я ничего не знала о физической боли до сегодняшнего дня… Всё ничто по сравнению с адом, что разверзается внутри женщины во время родов. Появление на свет моего ребёнка могло совпасть с днём моей гибели, но сосредоточенно сопящий пожилой доктор и его строгие указания не давали мне лишиться чувств.
Мой крик разрезал тишину и затих где-то во мраке, которым уже насквозь пропитана душа. Вспышкой адреналина взорвалось сознание, стоило мне услышать первый крик своего сыночка, а потом так же резко тьма забрала меня в свои объятия.
Уже в палате я слышала нервные шаги и улыбалась. Валид… Он был рядом. Он не покинул бы меня в такой момент. Но тревога ворвалась в мысли ураганом и я с криком вскочила, хватаясь за поручни медицинской кровати.
— Валид! Где он?! Где ребёнок?!
Он сжал своими большими ладонями мои плечи, аккуратно уложил обратно и склонился надо мной с обеспокоенным видом. Я прищурилась, пытаясь разглядеть черты его лица, что расплывались, будто в густом тумане.
— Где он? Он… он жив? — голос дрогнул и сорвался.
— Он жив, — кивнул растерянно, приблизил своё лицо. — Ты смотришь мне в глаза, Шах. Ты меня видишь? Скажи, что я не ошибаюсь, — шепчет потрескавшимися губами и лицо его бледнее чем обычно. Но почему? Если с малышом всё нормально, то… И я вдруг осознаю, что действительно вижу. Не так, как до отравления, очень плохо. Но вблизи различаю выражение его тёмных глаз, отросшую бороду и заострившиеся скулы. Больше нет тьмы. Я вижу!
