Я удивленно моргнула и попыталась представить того безумца, кто бы захотел избавиться от великого дара.
- Разве исцелять людей - это проклятие?
-Ты - шаби, - Вирида произнесла это с таким выражением лица, будто объясняла прописные истины и я должна была это знать. - Ты не используешь внутренний резерв, чтобы исцелять, ты призываешь силы извне. Буквально выдергиваешь их из мироздания, скручиваешь своими тонкими пальчиками и вкладываешь в того, кто нуждается в твоей помощи. Шаби, они как зеркало. Оно ловит солнечный луч и направляет его в темный угол комнаты, но само по себе - это просто зеркало.
Вирида отпила из своей чашки, и я, посмотрев, с каким удовольствием она прихлебывает горячий напиток, сделала один крохотный глоток.
Зелье обожгло и защипало на самом кончике языка, рассыпалось во рту горьковатым земляным орехом и спелыми лисьими ягодами: терпко-сладкими, от которых немного немело лицо.
- Есть целители, что саму свою душу отдают в обмен на исцеление. Они черпают силы из нутра, из самого средоточия своего жизненного пламени, убивая себя во имя кого -то другого.
Вирида хищно улыбнулась.
- Поверь, тех, кто с радостью отдал бы свою жизнь за другого, очень мало. И для них источник Циасаго - спасение. Он может забрать их силу, вернуть ее миру.
Слова женщины пробирали меня до самого позвоночника.
Она предлагала мне отречься от собственного дара! Не просто инициировать его, а предать все, чему я училась, превратившись в обычного человека. Разве так можно? Это как если бы я попыталась отказаться от самой себя, от всего, кто я есть!
Я не смогу...
- Я не вижу другого решения, - жестко отчеканила Вирида. - Ты можешь инициировать дар с Виго. Пожалуй, это было бы правильно, учитывая, что ты - его суженая. И чем быстрее вы заделаете маленького тигренка, тем быстрее наш принц избавится от проклятия.
- Что? - пролепетала я онемевшими губами. - “Тигренка”?
- Вирида!
Голос Виго надломился и странно исказился. Повернув голову, я поняла, что мир вокруг идет переливающейся рябью, а фигуры людей превратились в сверкающие, наполненные золотистой водой сосуды.
- Что? Ты об этом тоже ей не рассказал?
- Не было времени...
- Ах, времени. - Повернувшись к женщине, я едва подавила крик.
Передо мной на подстилке сидела самая настоящая тень: темная и зыбкая, даже отдаленно не похожая на человека. За спиной существа угадывались черные вороньи крылья - мощные и блестящие, они стелились по земле, обнимая хозяйку, как хороший плащ.
На размытом пятне лица выделялись только зеленые угольки нечеловеческих глаз.
- Придется твоей суженой все быстро разъяснить.
Тень вскочила на ноги, склонилась надо мной, и я не смогла даже шелохнуться. Каждый вдох давался с трудом, а реальность тонула в зеленоватом мареве, оставляя меня один на один с неизвестностью и кромешной темнотой, куда меня затягивал взгляд знахарки.
***
Далад был стар.
Песчаные приливы предрекли ему скорый конец, как они делали и раньше, приходя во сне к его отцу и отцу его отца.
Старейшина хотел встретить старость среди песков и закатов, как заведено у его народа, но дурные вести приходят оттуда, откуда их совершенно не ждут.
С отчаяньем и обреченностью смотрел он на старшего сына и видел в его глазах гнев.
И стыд за него, старого дурака, возомнившего себя самым умным.
В крепкой руке Абиса подрагивало потрепанное письмо, перехваченное красной лентой. Несомненно, о послании великого маджи уже узнала вся община. Вот-вот в шатер ворвется Юла и потребует ответа, но что он может ей сказать?
- Как ты мог, отец?!
Абис пылал, как уголь гаснущего костра. Аквамариновые глаза потемнели, налились холодными грозами и метали молнии, а копна черных волос топорщилась, словно загривок разозленного кальцитового кота.
- Мы погибали, и я заключил соглашение. Не тебе меня осуждать!
- А расплачиваться за твои долги должна Юла?!
Абис швырнул письмо под ноги старейшины и выразительно втоптал бумагу в груду тонких шерстяных ковров, прикрывавших песок.
- Мы не можем отказаться, мой мальчик! Пустыня не прощает обманщиков и должников. И ты знаешь, что будет, если маджа не получит обещанное. Мы говорим не только о тебе и мне, а обо всех островах. Если один целитель способен отсрочить неизбежное, то я им пожертвую!
Юноша сжал кулаки до хруста костяшек, и казалось, что он вот-вот выскочит из шатра и бросится прочь, но нет - стоял, уткнувшись взглядом в пол: желваки плясали на скулах от ярости, а ноздри трепетали, как у дикого животного.
Слишком горячая кровь.
Как бы не наделал мальчишка глупостей, не бросился на клинок того несчастного, что решит прийти за долгом.
Далад не сберег дочь, но должен сохранить сына.
Без предводителя вся их община затеряется в песках и никогда больше не вернется на живую тропу.
- Ублюдок знал, что берет, - цедил Абис сквозь зубы. - В общине нет второй шаби. Только старуха Гэлиз, давно позабывшая все, чему ее учили! Вот он и решил присвоить Юлу! Юла принадлежит пустыне!
“Или ты хочешь, чтобы она принадлежала только тебе?” - чуть не выпалил старейшина, но сдержал порыв.
- Придержи язык! - бросил он и устало опустился на груду цветастых мягких подушек. -Приведи сестру. Она должна знать.
***
Мир крутанулся, приподнял мрак, как занавес, открыв новую картину.
Я сидела на спине огромного ворона и неслась над землей на головокружительной высоте, откуда можно было рассмотреть все двенадцать великих островов, плавающих в темных водах бесконечного радужного океана. Серыми лентами протянулись между ними мосты, соединяющие все куски земель в один большой узор.
- Семь из двенадцати островов когда-то называли Эронгарой. И правители этого великого королевства пали жертвами могущественных чар. - Ворон поднялся еще выше, раскинул могучие крылья и скользил в воздушных потоках, позволяя мне рассмотреть мир внизу. -
Душа каждого принца была проклята. Только встретив суженую и став отцом ее ребенка, они освободились бы от кары и смогли бы прожить жизнь как простые смертные.
- Значит, его бессмертие не навсегда?
Ворон каркнул и уверенно качнул крыльями, поднимаясь еще выше, в черное небо, где совсем не было звезд.
- Как только ты подаришь Виго ребенка, он потеряет способность обращаться и свое бессмертие.
Слова падали в душу крохотными светящимися камешками, врезались в память и отпечатывались в мыслях раскаленной вязью. Я бы не смогла забыть их даже через тысячу лет.
