Однажды в похожей ситуации она не сломалась только потому, что стояла за спиной озверевшего демона, превратившегося в смертоносный вихрь, и смотрела, как рвётся плоть, как истерзанные тела падают у её ног одно за другим. Она слышала крики боли и наслаждалась ими, столь же свирепая и безжалостная, как и существо, убивающее по её приказу. Когда последний из её насильников захрипел на полу, истекая кровью, она почувствовала, что может жить дальше. Глядя на кровавый отпечаток ладони на стене, отчётливо ощутила: прошлое отпускает, страх и боль утекают в чёрную щель подсознания. Те, кто видел её унижение, мертвы.
Да, она отомстит. Будет цепляться за эту мысль, чтобы не сойти с ума.
— Через час жду вас внизу, — снова раздался голос. — Если не спуститесь, я буду вынужден… — Велар осёкся, оборвал себя так резко и неестественно, что Ева догадалась, как должна была закончиться фраза. Совсем как той ночью, когда демон поставил девушку перед выбором.
Хотел ли её тюремщик избежать неприятных напоминаний или Еве так показалось, но ситуацию нельзя было изменить. С некоторых пор всё было безнадёжно испорчено. Зато удалось сформулировать или, точнее, осознать основное правило её новой жизни: либо ты делаешь то, что требуют, добровольно, либо к тебе применяют силу.
* * *
Уже на лестнице Ева почувствовала запах жареного с травами мяса, любимого чая с бергамотом и чего-то сладкого, шоколадного. Велар постарался. Длинный стол ломился от еды: фрукты, зелень, свежая выпечка, запечённый целиком поросёнок, десерты — не было ни кусочка свободного, незанятого пространства. Три дня на воде дали о себе знать острой резью в пустом желудке. Однако при всём разнообразии кулинарных изысков аппетит не проснулся. Мысль о еде вызывала стойкое отвращение.
Это была не единственная попытка демона накормить объявившую голодовку пленницу. В первый раз, проснувшись и увидев на прикроватной тумбочке поднос с завтраком, Ева вознамерилась выкинуть его в окно: запах жареного бекона бесил, просто сводил с ума. Не обнаружив ни замков, ни ручек, ни малейшего намёка на то, как открываются рамы, девушка выставила утреннюю находку за дверь и на следующий день поступила так же. Но чёртовы подносы продолжали появляться с раздражающей регулярностью, возникая словно из воздуха, теперь даже чаще — ещё и по вечерам. Что бы ни думал о Еве упорствующий в своём стремлении демон, её поведение не было забастовкой, демонстративным протестом. После всего случившегося она есть не могла и не хотела. Иногда, прежде чем избавиться от подноса привычным способом, девушка забирала чашку с чаем и оставляла на прикроватной тумбочке, где та остывала, нетронутая. За последние трое суток это была её единственная еда.
Ева неохотно опустилась за стол, усилием воли подавив стыд. Ну уж нет! Стыдно должно быть не ей! Она расправила плечи и с вызовом посмотрела напряжённому демону в глаза. Тишина, повисшая над столом, словно была наполнена ожиданием неминуемой катастрофы. Часы в нагрудном кармане громко и размеренно тикали, будто отсчитывали секунды до взрыва. Ева чувствовала, что демон хочет что-то сказать, и догадывалась, о чём пойдёт речь, но не желала слышать оправданий. Мир за окнами терялся в клубящейся белой мгле. Многочисленные свечи разбивали сумрак туманного дня. Напряжение сгущалось. В ожидании Ева нервно барабанила пальцами по столу. Велар смотрел куда угодно, только не на объект своих мыслей. Наконец ставшая невыносимой тишина разлетелась вдребезги, как упавший на пол бокал.
— Я не мог себя контролировать.
Ева замерла, стиснув в кулаке вилку. С самого начала ужина она подсознательно ждала, когда демон заговорит, и всё равно ощущение было таким, будто ей в лицо плеснули ведро ледяной воды. Не в силах справиться с бешенством, Ева опустила взгляд в пустую тарелку.
После короткой паузы Велар продолжил спокойным, лишённым эмоций голосом:
— Такова природа демонов. От близости и запаха своей пары мы теряем голову. В первую брачную ночь нами полностью управляют инстинкты. Верите или нет, но я не отдавал отчёт в своих действиях. Так или иначе теперь вы моя супруга, и это не изменить.
Супруга. Ева стиснула зубы с такой силой, что на лице заходили желваки. Её не покидало ощущение нереальности происходящего, будто она спала и видела непрекращающийся кошмар. Этот непонятный туман за окном, длящийся неделями один бесконечный пасмурный день, Велар, уверенный, что она его пара. Мысль о том, что теперь Ева — жена демона, казалась верхом абсурда. Это невозможно было осмыслить, не то что смириться с новыми обстоятельствами.
— Мне необходимо сказать вам кое-что ещё.
Ева с ненавистью посмотрела на своего насильника:
— Мне не интересно. Я не хочу тебя ни видеть, ни слышать.
Велар опустил взгляд. Маска невозмутимости, державшаяся на его лице весь вечер, дала трещину, и эмоции начали просачиваться наружу. В горькой усмешке, тронувшей лишь уголки губ, в нервном стуке пальцев по стеклянной ножке бокала, в дрогнувшем голосе, в других интонациях.
— Я не могу обещать, что случившееся той ночью не повторится. Обладать своей парой — инстинкт. Бороться с ним невозможно. Чем дольше я себя сдерживаю, тем безумнее буду, когда сорвусь. Поэтому… мне жаль, и я заранее приношу вам свои извинения, но этой ночью… этой ночью я к вам приду. Можете не подпирать креслом дверь.
Глава 14
Ева меня ненавидела. Понимать это, видеть в каждом взгляде, в каждом нетерпеливом жесте, слышать в интонациях голоса, в редких фразах, выплюнутых сквозь зубы, оказалось больнее, чем можно было представить. Гораздо, в тысячу, в миллион раз, мучительнее. Сколько бы я ни пытался загладить вину, какую бы невероятную заботу ни проявлял, как бы страстно и отчаянно ни любил, с каким бы уважением ни относился — любые усилия разбивались о её неприятие физической близости. Стоило сорваться, потерять над собой контроль, и всё, чего я добился с таким трудом, — всё летело в бездну. Ева не оправилась от пережитого насилия, а я не мог обуздать инстинкты. Замкнутый круг. Тупик.
Ночью, как и обещал, я пришёл в её спальню. В этот раз упрямица сопротивлялась ещё отчаяннее, а я был аккуратен, нетороплив: мягко перехватывал руки, сжатые в кулаки, прикасался губами к ладоням, что пытались меня ударить, нежными поцелуями обрывал поток проклятий и оскорблений.
Когда голод отступал, а сознание прояснялось от нездоровой страсти, больше всего на свете мне хотелось прижать к груди свою пару, но я, высший демон, могущественное вечное существо, не решался этого сделать. Ева отворачивалась, отодвигалась на самый край постели, как можно дальше от меня. И я уходил. Тихо закрывал за собой дверь, потому что лежать на разных концах кровати, терпеть пропасть молчания было выше даже сил демона. Торопился, не желая слушать одно и то же. Не успевал. Когда я был уже на пороге, в спину летело холодное и, как кинжал, пронзающее насквозь: «Ненавижу». И каждый раз, как в первый, это ужасное слово заставляло вздрогнуть.
Иногда, если удавалось усмирить инстинкты на продолжительное время, я замечал, что Ева начинает оттаивать: не улыбается, но больше не выглядит напряженной; не заговаривает первой, но на вопросы отвечает; беседу не поддерживает, но реже огрызается и грубит. Ради таких мгновений я как мог сдерживал свою демоническую природу, тем самым загоняя себя в ловушку: чем сильнее сжимал я тиски контроля, тем безумнее становился, когда срывался. А срывался я часто. И ничего не мог с этим поделать.
