Итак, какое дикое преступление совершить, чтобы разозлить Аилин? Неловко повернувшись, Ева задела стоявшую на полу миску. Глиняный бок треснул. Девушка завороженно провела пальцем по острому сколу. В голове созрел план.
* * *
Этим утром ей пришлось обойтись без завтрака. Разбив миску о стену, Ева выбрала самый острый осколок, оторвала от подола полосу ткани — к счастью, длины сорочки хватило — и привязала импровизированный нож к бедру. Выпрямившись, Ева охнула. При движении глиняный черепок впивался в кожу, но ослабить путы девушка не решилась: как бы «оружие» не упало под ноги в неудачный момент.
«Терпи, — приказала себе Ева. — Надо просто двигаться аккуратнее».
Десять минут, отведённые на еду, сегодня казались бесконечными. Прислонившись к стене рядом с дверью, Ева с нетерпением ждала, когда раздастся удар гонга и их выпустят из барака на ослепительный после темноты свет. Стоять на месте было пыткой. В крови бурлил адреналин. Хотелось начать действовать. Ева принялась мерить шагами пространство у выхода, свободное от жующих пленников. Пахло кислой капустой. Боль от осколка, врезающегося в ногу, не позволяла забыть о примитивном оружии, спрятанном под рубашкой. Но это была приятная боль. В ней, в этой боли, Еве чудилось обещание скорой свободы.
Снаружи доносились голоса: обитателей двух соседних бараков выпускали раньше, чтобы избежать столпотворения у корыта с водой. Ева припала к двери, пытаясь разглядеть что-нибудь в щелях между гнилыми досками. Вдоль стены противоположного здания тянулась длинная вереница оборванцев. Тощие фигуры, некоторые полуголые, дрожали на утреннем холоде. Наклоняясь к корыту, плескали в лица водой и уступали очередь другим, толпившимся сзади.
Ева снова принялась ходить туда-сюда. По ушам ударил металлический звон, вибрацией отдавшийся во всём теле. Ева замерла. Мышцы напряглись. Дверь открылась — внутрь хлынул поток света, как всегда на мгновение ослепив. Обойдя очередь, Ева направилась к карьеру, где кипела работа.
Облака таяли, выпуская солнце, злое, беспощадное, готовое испепелить всё живое.
«Ненавижу солнце, — подумала Ева. — И туман. Выберусь — уеду на север».
Под внимательным взглядом ангела-надзирателя она подняла камень и скривилась от боли, прошившей бедро. Со свистом втянула воздух. По ноге потекло что-то тёплое. Кровь.
«Терпи, — прошипела Ева. Стиснула зубы и выпрямилась, прижимая к груди тяжёлую ношу. — Вернёшься домой, бросишь строительный и пойдёшь на курсы графического дизайна. Всё будет хорошо, только терпи. Пожалуйста, терпи. Шажок. Ещё шажок. Как же больно!»
Чувствуя на себе пристальное внимание ангела, она попыталась затеряться в толпе и захромала в сторону карьера, который казался пастью великана, полной зубов — камней.
«Шаг. Ещё шаг. Нельзя вызывать подозрений».
Пожалуй, она выглядела не подозрительнее остальных пленников: те так же кусали губы, хрипели, шатались от усталости.
«Шаг. Шаг».
Воздух был сухим, пыльным и царапал горло. Утренняя свежесть сменилась зноем, оставляющим волдыри.
«Давай. Давай. Шаг. Шаг».
Жёлтый холм с пропастью у подножья подёрнулся рябью. Между ним и Евой лежало поле, изрытое гребнями и выжженное солнцем, — ни клочка растительности. Земля была каменистой, а Ева — босой.
Спину прострелило болью — девушка согнулась с ощущением, что не разогнётся никогда. Осколок, привязанный к ноге, сместился, пропоров кожу. В пыль упала кровь.
«Не могу больше».
Два нетвёрдых шага — и Ева разжала руки, роняя камень. Она никогда не была хорошей актрисой, но, измученная, изобразила обморок почти натурально. Закатила глаза, пошатнулась и рухнула на землю. Каких сил ей стоило не заорать от боли!
Ева лежала на спине, слушая шарканье заключённых, слишком изнурённых, чтобы обращать внимание на упавшего человека. Солнце било в глаза, яркое, обжигающее. Даже с сомкнутыми веками хотелось зажмуриться. Раздались торопливые шаги. Кто-то приближался к потерявшей сознание пленнице. На лицо, заслоняя от жара, упала тень: над Евой склонился ангел. Девушка незаметно нащупала под рубахой острый глиняный край. Застонала, делая вид, что приходит в чувства. Белокрылый обхватил Еву за плечи, помогая подняться, — и пленница выбросила руку вперёд, загоняя свой примитивный нож надзирателю глубоко под рёбра. Провернула, раня и себя, рассекая ладонь до кости.
* * *
Покушение на адепта Ордена вызвало в империи резонанс. Да ещё какой! Совесть Еву не мучила: покалечить, а тем более убить, вечное существо осколком глиняной миски было невозможно.
При мысли о скорой встрече с бывшим супругом начинало отчаянно колотиться сердце, а в животе словно закручивалась пружина. Как и тринадцать месяцев назад, Ева стояла на краю стены, что защищала город от последствий давней катастрофы — одновременного извержения десяти вулканов. Девушка всматривалась в горизонт, пытаясь первой заметить приближение знакомой фигуры. И фигура появилась, но со стороны дворца, а не багрового моря, и совсем не та, которую Ева ожидала увидеть.
Солнце закрыла тень: за спиной на стену бесшумно приземлилась Махаллат и кивнула ангелам, что сопровождали пленницу. Надзиратели взмыли в небо, возвращаясь в Орден. Повисла звенящая тишина. Никогда прежде Ева не видела верховную жрицу Тьмы взбешённой настолько: скулы подрагивали, алый огонь затопил радужку. Взгляд дьяволицы остановился на рассечённой руке. От крови ладонь казалась затянутой в красную перчатку. Ева знала, что любой из демонов способен исцелить такую рану за несколько секунд, но Махаллат не стала этого делать, как не сделал этого ни один из ангелов.
Летели молча. Разлитое в воздухе напряжение не могло испортить триумф победы, первой в череде тех, которые предстояло одержать в войне за свою свободу. На душе было легко. Сердце переполняла радость: она больше не вернётся в ненавистный барак, к постоянному чувству голода и вони немытых тел! Всё позади! Никакой боли! Никаких камней! Никакого чёртового солнца!
Закрывая глаза, Ева представляла, как с наслаждением опустится в горячую ванну. Над водой будет клубиться пар. Воздух наполнят ароматы трав и эфирных масел: вербена, апельсин, мелисса. Она смоет кровь и пот. Позволит помутневшей воде стечь и наберёт ванну заново. Откинется на широкий бортик, отдыхая столько, сколько захочет. А после закутается в белоснежный халат, который столько раз видела в грёзах.
Рана в потревоженной ладони открылась, но Еве было всё равно: она предвкушала, как уснёт не на холодном полу, а в кровати, застеленной свежим бельём. Уснёт, положив под голову настоящую подушку, а не руку в мозолях.
В объятиях злой дьяволицы, летящей в Пустошь, Ева вдруг осознала, как вымотала её жизнь в Ордене, искупительный путь. Оказалось, что держалась она из последних сил, в шаге от того, чтобы сломаться.
Ева не заметила, как задремала, зарывшись лицом в волосы Махаллат, чёрные, как у брата. Ей снилась старая, земная квартира, ванная комнатка два на два метра в розовой плитке с узором под мрамор: зеркало над раковиной запотело от пара, из крана полным напором хлестала вода.
