— Пожалуйста, уберите это от меня, — я отодвинулась как можно дальше и отвернула голову.
Мужская рука, липкая от пота, старчески шероховатая, сжала моё плечо и скользнула к запястью.
— Что вы делаете?!
От шока я впала в ступор и не сразу начала сопротивляться, а когда оцепенение схлынуло, было поздно: Калух навалился на меня, задирая юбку. Не знаю, почему, но я не решалась его ударить по-настоящему, сильно. В голове крутилось нелепое опасение показаться невежливой. Я нелогично надеялась воззвать к чужому благоразумию.
— Ты же этого хочешь, — прохрипел жрец в ухо, и я ощутила себя испорченной, словно в самом деле нескромным взглядом или кокетливым жестом его спровоцировала.
Шеи коснулось влажное дыхание. Омерзительно! Задранная юбка складками собралась на талии. Колготки приспустили, и жёсткие пальцы отодвинули трусики.
И тут я поняла, что чуда не случится.
— Отпустите! — закричала, рыдая и исступленно вырываясь. — Я беременна!
— Заткнись! — меня хлестнули по щеке. — Как ты разговариваешь со старшими?
Рука зашарила между ног. Я молотила Калуха по плечам, но всё ещё боялась пускать в ход ногти. С детства меня учили покорности, подчинению, и сейчас, когда ситуация вдруг потребовала стать решительной, злой, царапаться и кусаться, не получалось побороть привычную установку. Слёзы капали на ладонь, зажимающую мне рот. Мысль о том, что моему ребёнку навредят, заставила собрать волю в кулак и укусить насильника.
Калух взревел.
Как только он убрал руку от моего лица, я закричала:
— Не подходите! Я всё расскажу отцу и мужу! Вас забьют камнями на площади!
Жрец оскалился.
— Это тебя забьют, идиотка. Тебя! За то, что ехала со мной в лифте. Осталась с мужчиной наедине значит сама хотела, — и он засмеялся мне в лицо. — Ты никому не расскажешь. Самой будет хуже.
Заправив рубашку, он наклонился ко мне с ехидной ухмылкой, но, к счастью, лишь нажал на кнопку за моей спиной. Лифт двинулся. Калух отошёл к зеркалу и, словно ничего не случилось, пригладил растрепавшиеся волосы. В ступоре я уставилась на свои дрожащие пальцы. В голове было звеняще пусто.
«Этого не может происходить на самом деле. Я брежу».
Как только кабина остановилась, я бросилась к выходу — к стеклянным дверям, ведущим на улицу. Колготки так и остались приспущенными. Воздух холодил кожу в порванном лифе платья.
* * *
Если бы, прибежав домой, я никого не застала, то, вероятно, успокоившись и хорошенько подумав, сохранила бы произошедшее в тайне. Но распахивая дверь в гостиную, я едва сдерживала рыдания. Одного взгляда на меня, растрёпанную, в порванном платье, хватило, чтобы понять: что-то случилось.
Я тряслась. Вся. Не знаю, как на подгибающихся ногах поднялась по лестнице. Как повернула дверную ручку дрожащими пальцами. Как не рассыпалась пылью под обжигающим взглядом мужа. Мне надо было почувствовать щекой родное плечо. Укрыться в надёжных объятиях. Ощутить себя в безопасности. Потеряв равновесие, я качнулась к любимому.
«Обними меня! Пожалей! Скажи, что всё будет хорошо. Что такого не повторится».
Я падала. Падала со своих ненавистных тяжёлых туфель, и меня подхватили. Но не прижали к груди, как я жаждала, как мне отчаянно было нужно. Равад стиснул мои предплечья и, взбешённый, посмотрел в глаза.
— Где ты шлялась? Почему в таком виде? Кто-нибудь видел тебя?
С высокой колокольни я плевала, что подумают посторонние люди, о чём станут сплетничать. Меня почти изнасиловали. Я неслась через весь город в свою уютную гавань, где меня успокоят и вернут ощущение безопасности. Сотрут фантомную грязь от чужих потных прикосновений. Но Равад смотрел на меня, словно я блудница. Словно я, только я виновата в произошедшем. Словно Калух тут ни при чём. Единственное, что волновало моего благоверного, — испорченная репутация.
— Меня… меня…
Вторая за день пощёчина обожгла лицо.
— Молчи, — зашипел Равад. — Ничего не хочу знать. Умойся. Немедленно.
Он оттолкнул меня. Брезгливо. Как налипшую на ботинок грязь. Мой любимый. Мой муж. Отец моего будущего ребёнка.
— Ничего не было, — сказал Равад и в ярости поджал губы. Мышцы на заострившихся скулах подрагивали. — Ни-че-го не было, — повторил по слогам. — Запомнила?
Я медленно помотала головой, не веря ушам. Затем кивнула, чтобы не злить Равада.
«Что со мной не так? Что не так с ним?»
Супруг размашисто прошёлся по комнате. Стиснул кулаки до побелевших костяшек. Когда он развернулся, мне показалось, что меня ударят. Вздрогнув, я отшатнулась, и Равад поморщился.
— Ты хорошая жена. Покладистая. Готовишь вкусно. Убираешь чисто. И ты беременна. Я не хочу ничего менять.
«О чём он говорит?»
— Никто, слышишь, никто не должен узнать о том, что случилось.
«Ты даже не спросил, что именно произошло!»
— Я…
— Держи язык за зубами!
— Но я ни в чём не…
— Хочешь, чтобы тебя убили? — Равад побелел от злости.
Я потянулась к нему бездумно, как тянется замерзающий к огню, пытаясь согреться. Супруг нетерпеливо ушёл от прикосновения. Кончики пальцев мазнули по воротнику рубашки.
— Ради Всесильного, приведи себя в порядок! Смотреть тошно.
Неужели он не спросит? Его не интересует, почему лиф моего платья порван? Отчего руки дрожат и слёзы катятся по щекам? Куда ты, Равад? Ты уходишь? Собираешься оставить меня в одиночестве? Сейчас, когда мне так необходима поддержка? Тебе… всё равно?
Супруг не смотрел в мою сторону. Наклонился, взял с подлокотника кресла пиджак, и спустя минуту входная дверь с шумом захлопнулась.
________________
От автора: Возможно, вам показалось глупым то, как Магграх цепляется за свои иллюзии и не желает расставаться с розовыми очками. Но. Это лишь защитная реакция психики на безвыходную ситуацию. Магграх не может уйти от мужа, как бы тот себя ни вёл. Ключ от леса сломан. И у Магграх только два выхода: верить, что отношения с супругом можно наладить, или признать, насколько всё безнадёжно и скатиться в депрессию. Однако заверяю вас: выход есть, Магграх изменится. Всё это необходимый этап становления её личности.
Глава 25
Я родила девочку, и муж перестал меня замечать. Подарки, которые он принёс в палату, на моих глазах отправились в мусорную корзину. Красное одеяльце, плюшевый бык с колокольчиком на шее, коробка, перевязанная алым бантом. Окинув взглядом голенького младенца на пеленальном столике, Равад изменился в лице. Не сказал ни слова. Развернулся и вышел.
Комнату заполнял детский плач. Эхом отдавался в ушах. Растерянная, я смотрела на закрытую дверь и не понимала, в чём провинилась.
