Лес.
«Впусти! Пожалуйста…»
Ключей у меня не было, но стоило подбежать к воротам, и они начали открываться. Красное табло загорелось зелёным. Заскрежетали отпирающиеся замки. Сперва я решила, что Она — та, которую Раххан называла Тьмой, — меня услышала, но в дверном проёме нарисовалась тщедушная мужская фигура. Местный лавочник выходил из леса с корзиной грибов в руках. Я схватила его за грудки и в ярости оттолкнула, убирая с дороги. Скользнула в открытую дверь, пока та не захлопнулась.
Меня окружил зелёный сумрак. Ветер качал деревья, и они ревели, как море в шторм. Громко кричали птицы, перелетая с ветки на ветку.
— Кто ты?! — заорала я в лесной гомон. — Чего ты хочешь от нас?! Почему она умерла?
Ответа не было. Гнев наполнил меня до краёв. Перелился через эти края. Затопил всё. В бешенстве я принялась пинать древесные корни, разбивать кулаки о кору, а потом обхватила один из широких стволов и сползла на землю. Боль и ярость сменились опустошением. Я ничего не чувствовала, словно мне вкололи препарат, под которым держали Раххан в тюрьме. Ощутила себя овощем. Чем-то вялым, гнилым, безвольно лежащим на прилавках городского рынка. Веки налились тяжестью. Голова стала неподъёмной и сама собой опустилась на гладкий белый корень, выросший из земли. Вымотанная, я уснула. А открыв глаза, ощутила Её присутствие.
Ветер стих. Лесной сумрак сгустился, и я испугалась, что наступил вечер, но потом сквозь переплетение веток увидела: тучи затянули небо. Поэтому и стемнело. Прошло не так много времени. Возможно, несколько минут. Непостижимым образом я это знала. Как знала и то, что среди мрачных вязов я больше не одна.
Новое слово всплыло в сознании, и я покатала его на языке: «Вязов». Так назывались эти деревья. Я встала, странно умиротворённая. Дальним уголком разума я чувствовала, как пульсирует боль, запертая в ментальную клетку. Я могла выпустить её, но открыть дверь — позволить вихрю вырваться наружу.
— Кто ты?
Я знала ответ. Мгновение назад этого понимания в голове не было, но прошла секунда — и всё стало кристально ясно.
Тьма, но не зло. Не плохая и не хорошая. Без имени, без тела, без голоса, если не считать голосом чужие мысли, возникающие в сознании. Она была повсюду, невидимая и всемогущая. Окружала каждое дерево, каждый куст в лесу. Но не только там. Она обнимала звёзды в небе и обволакивала миры. Жила в воздухе, которым мы дышали, в звуках, рождённых голосовыми связками, бежала по венам с кровью. Не было Сераписа. Не было Заур. Лишь она. И её сестра-противоположность. А мы — её любимые дочери. Те, кого не ведут проторенной тропой, словно стадо глупых овец, а кому указывают путь и дают выбор. Кто сам должен бороться за свою свободу. И приносить жертвы, если по-другому не получается.
«Мы должны принять себя такими, какие есть».
Лес изменился. На каждом дереве, на каждом стволе, там, где кора была счёсана топором, сквозь царапины проступила надпись. Идеально ровные буквы. Два простых и коротких слова.
Пора Домой.
«Пора Домой».
Глава 32
Я покинула лес, полная мрачной решимости, но чем дальше отходила от стены, тем сильнее ощущала растерянность. Знала, что надо сделать, но не представляла как. Получить великий дар не означало уметь им пользоваться. Я была всё той же неуверенной в себе маленькой девочкой, может, чуть менее испуганной и слабой, чем раньше.
И у меня по-прежнему не было ключей от ворот, запирающих лес. И по-прежнему я не знала, смогу ли заставить кружку повиснуть в воздухе. Но ради Раххан, ради дочери я должна была научиться управлять своими способностями.
Сначала я услышала крики — нечто, напоминающее вой ветра в трубах, — а завернув за угол, увидела скандирующую толпу. Женщины, возмущённые смертью Раххан, их подруги, невинного человека, спасшего жизнь ребёнку, не побоялись отцов, мужей, собрались у моего дома и перегородили дорогу, выкрикивая придуманные на ходу лозунги. Я видела перекошенное от ярости лицо Тары, её беременный живот, натянувший красное платье. Плачущая Ирима снова и снова со злостью вскидывала кулак вверх и что-то орала. Здесь были все ученицы школы примерных жён. Все, кто знали и любили мою сестру. И на них надвигались чудовища с дубинками наготове. А среди них — мой брат, мой отец, мой муж.
Когда мужчины приблизились, сбитые с толка, ещё не решающиеся применить силу, толпа женщин расступилась, и мне навстречу выбежала растрёпанная бледная Эсса:
— Они убили Диану! — закричала она.
«Что? Какую Диану?»
Перед внутренним взором пронеслась вереница лиц. Почему-то я подумала, что невестка говорит об одной из девушек, посещавших собрания в бывшем бальном зале на улице Гнева. Неужели их план раскрыли и виновных покарали, как мою сестру? Или ещё кто-то невольно выдал свои способности и поплатился жизнью?
Довольно. Так не может продолжаться. Я положу этому конец. Клянусь, больше смертей не будет. Не будет публичных казней и порок. Ветер не зазвенит цепями, свисающими с позорного столба. Камни на площади не окропятся кровью. И рука, поднявшаяся на женщину, на любую из нас, будет сломана!
— Магграх!
Эсса плакала. Слёзы текли и текли по осунувшемуся лицу, и белки глаз краснели, наливаясь кровью. Не глаза — влажные щели между опухшими веками. Рот кривился. Рыдая, она заламывала руки и смотрела на меня. А мой брат, застыв, не отрывал взгляда от асфальта под своими ногами. Стоял, сгорбившись и опустив голову.
— Они убили Диану!
Я не знала ни одной девушки с таким именем. Ни одной девушки, только…
— Они… — прохрипела Эсса с надрывом.
Нет. Замолчи.
Сердце пропустило удар. Холод закрался в рёбра, заскользил по позвоночнику.
— Сказали, что…
Я замотала головой.
— Сказали, что… — её голос хрипел и тонул в рыданиях, — что Раххан не должна была…
Я не хочу слышать.
— …не должна была её спасать…
Я не хочу этого знать.
— Сказали: её направляла Заур, и они…
Нет. Прекрати.
— …исполняли волю Сераписа!..
Волю…
— Довели дело до конца, — Эсса закрыла лицо руками. — Задушили… задушили… её подушкой.
Задушили…
— Твой отец и муж.
Равад? Он…
— Диану! Нашу Диану! Твою Диану!
Мою Диану.
Мир пошатнулся, треснул и поплыл.
О чём ты говоришь, Эсса? Что за дурная шутка? Так не бывает. Нет, нет, такого не может быть. Я пройду триста метров до своего дома, поднимусь на третий этаж, открою дверь, и она будет там. Улыбнётся и бросится мне на шею. Обнимет своими крохотными тёплыми ручками.
Эсса тряслась.
